Расчленение людей и еще 4 развлечения на выходные

Что читать, смотреть и слушать в эти не бог весть какие теплые выходные.

 

 

 

 

 

 

Альбом «Moodymann»

Sinner

 

KDJ48/KDJ Records

 

 

 

 

История никакой популярной музыки не измордована ее слушателями так, как танцевальной электроники. Даже металисты с их витиеватыми и помпезными жанрами отдыхают в сравнении с «интеллектуальной танцевальной музыкой» 90-х и «деконструированной клубной музыкой» 10-х. В клубы и на рейвы ходят тысячи и десятки тысяч человек по всему миру, но до компьютеров почему-то добираются лишь самые закомплексованные подростки всех возрастов, которые, кажется, натурально пляшут под слова. Больше всех от такого расклада пострадал детройтец Кенни Диксон-младший, уже четверть века выпускающий музыку под псевдонимом Moodymann.

 

Музыка Диксона все это время состоит из вполне ясных и очевидных элементов. Диксон играет хаус, в который часто вкрапляет специфическое восмидесятническое детройтское техно, а так же много манипулирует с сэмплами черной соул и фанк-музыки 70-х – 80-х. Все это очень неинтересные слова, да еще и, как назло, к музыке Диксона нельзя приклеить никаких слов, которые бы ее сделали хоть косвенно крутой: Moodymann не футуристичен, не утопичен, не холоден, не эклектичен, не агрессивен, не абстрактен и не экспериментален.

 

Как назло, Диксону не удалось протиснуться на давно ему положенное место первоклассной звезды электронной музыки даже на волне «афрофутуризма». Если фигляр Дональд Гловер записывает головную и кричащую на километр одной обложкой стилизацию под жирный фанк 70-х, то Диксон просто 25 лет играет хаус так, что это понравилось бы Джеймсу Брауну. Если Камаси Вашингтон, надувая щеки, делает вид, что он новый Майлз Дэвис, то Диксон просто 25 лет играет хаус так, как понравилось бы Дэвису. Если Thundercat пытается делать современный черный поп по придурковатым меркам Принса, то Диксон просто 25 лет делает хаус так, как хотелось бы уметь делать Принсу. На своем альбоме 2017 года Диксона сэмплировал Дрэйк: это его комичный бубнеж начинается через 30 секунд песни «Passionfruit». «Тихо-тихо-тихо, тихо сидите. Я щас вам заново заведу эту песню, падажжите. Попейте пока, я ща заведу, вам понравится, будет в сто раз лучше». Дед Диксона владел джазовым клубом, отец был профессиональным музыкантом. Ну вы поняли: Moodymann – это и есть тот почти не встречающийся в природе анахорет-тру-аутентичный гений, который хранит огонь подлинной музыки от завидущих глаз людей, падких на все модное, чтобы в старости передать его наконец дотумкавшей, что к чему, молодежи.

 

При всем при этом новый альбом Диксона «Sinner» (на виниле он длится полчаса, но Bandcamp-версия на двадцать минут длиннее, и лучше просто сразу слушать ее) – очень симпатичная и самоочевидно красивая музыка, никакого знания истории черной музыки она не требует. Это грувовая, текучая, сексуальная и идеально гармоничная ночная музыка, без единой неверной ноты. Диксон не пересаливает со страстностью вокалов певиц-негритянок, никогда не доводит заводной фанк-фрагмент до дафтпанковской блестящей бессмыслицы, не позволяет своему бубнежу превратиться в аутичную читку Гальшера Ластверка. В лучшие моменты (снабженная электрогитарой техно-молотика «I'll Provide»; фанк-мутант «Got Me Coming Back Rite Now»; джазовая «Downtown») Moodymann предстает ровней не своим более успешным современникам, а сразу Марвину Гэю или Элу Грину. Справедливости ради надо отметить, что все остальное на альбоме – скорее ровно хорошо, чем сногсшибательно. Другое дело, что, окидывая взглядом дискографию Диксона, создается впечатление, что он специально собирает альбомы так, чтобы ни один из них нельзя было назвать полностью идеальным, но сборник безупречных хитов из них можно было нарезать хоть на три часа. Насупленные подростки, как известно, сборники хитов не слушают.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Фильм «Подопытная свинка 2: Цветок из плоти и крови»

Режиссер Хидэси Хино

 

 

Sai Enterprise

 

 

За последний год в прокат вышло сразу два больших авторских фильма, каждый из которых попытался поставить точку в фильмах о серийных убийцах: «Дом, который построил Джек» Ларса фон Триера и «Золотая перчатка» Фатиха Акина.

 

Снятый по заветам даже не «Догмы», а импровизированных мокьюментари-ситкомов «Джек» Триера большую часть времени вполне успешно высмеивал приевшийся образ утончённого маньяка-интеллектуала; однако в худшие моменты и сам превращался в напыщенный фильм о глубокомысленном извращенце. Самые жестокие кадры картины, изображающие насилие героя над животными и детьми и призванные, скажем так, приземлить образ маньяка, по сообщениям журналистов, привели к массовому бегству шокированной публики с каннской премьеры и были в конце концов вырезаны из прокатной версии картины; на деле же ни по степени изощрённости, ни по степени подробности деталей эти образы не выделяются среди многих сотен жанровых фильмов современности и никакого нового брутального уровня реализма не задают; при этом шумиху в прессе легче всего объяснить продуманным вбросом пиарщиков и маркетологов.

 

В «Золотой перчатке» Акин тоже старался нарисовать бескомпромиссно реалистический портрет маньяка, однако старательно наложенный на лицо маньяка уродливый нос и не менее старательно воссозданный интерьер дешёвой рюмочной, где тот обитал, только отчётливее выявляли фальшь статного силуэта красавчика-актёра, чей грим на общих планах не столь заметен, и интеллигентных лиц старых проституток, начисто лишённых физиологических последствий долговременного употребления спиртного; сообщения о каких-то невиданных уровнях гротеска в кадре опять-таки не подтвердились: лишив зрителей очередного претенциозно глубокомысленного сюжета о маньяке, Акин также и не позволяет им не моргая взглянуть в ужасающую бездну методологии убийства – в эпизодах с отрезанием головы вид преграждает стратегически размещённый в кадре шкаф.

 

В общем, хочется сказать что-то вроде такого: «Хорошая попытка, господа, но тему бескомпромиссно реальных фильмов о маньяках вообще-то ещё 35 лет назад закрыл Хидэси Хино».

 

40-минутный псевдо-снафф «Подопытная свинка 2: Цветок из плоти и крови», выпущенный на кассетах в Японии 80-х, рассказывает о мужчине в костюме самурая, который похищает с улицы девушку и весь последующий фильм медленно расчленяет её у себя в подвале, по ходу дела объясняя на камеру свои действия идеями из сферы флористики. Там, где «Золотая перчатка» вежливо прикрывалась шкафом, «Цветок из плоти и крови» задействует длинные пристальные дубли, которые концентрируются на хлюпающей под воздействием пилы плоти и судорожно дрожащих обломках костей. В то время как Триер взял на главную роль претенциозного извращенца прекрасно постаревшего красавчика 90-х Мэтта Диллона, автор умалишённой манги Хидэси Хино не постеснялся лично сам исполнить партию вызывающего отвращение напудренного самурая, улыбающегося беззубой улыбкой.

 

В начале 90-х кассета с фильмом Хино оказалась в руках голливудской звезды Чарли Шина, который, несмотря на обилие монтажных склеек и дисклеймер на японском в начале, остался под впечатлением, что перед ним самый натуральный снафф, показывающий реальное убийство, и поспешил позвонить в ФБР. Сотрудники ФБР связались с японскими коллегами, но те их заверили, что это художественное кино; к тому моменту японские правоохранители уже были наслышаны о серии «Подопытная свинка»: ранее эти фильмы оказались под запретом, после того, как их нашли в пятитысячной видеокассетной коллекции одного реального маньяка. Скандальная репутация стоила Хино выхода трёх сборников комиксов и полноценного режиссёрского дебюта, но об этом в интервью он рассказывает скорее с гордостью, чем разочарованием. Обиду у него вызвал лишь тот момент, когда в эфире ток-шоу один японский критик заявил, что такое кино миру не нужно и что в голливудских хоррорах всегда есть хотя бы какая-то моральная подоплека и сюжетная канва. «Как будто я сам этого не понимаю! Как они смеют говорить, что моё кино примитивнее, чем голливудский ширпотреб? В этом же и есть весь смысл моего произведения. Поверить не могу, насколько они наивны», – так звучит закономерный ответ на критику серьёзного художника Хидэси Хино.

 

Никита Лаврецкий

 

 

 
 

 

 

 

 

 

 

Сериал «Years and Years»

 

 

BBC One

 

Обычная манчестерская семья Лайонсов, как и все мы, живёт под влиянием финансовых, технических и политических изменений, которые неизменно несёт будущее. Дэниел не успел справить свадьбу со своим бойфрендом, как в 2024 году Россия решает восстановить Советскую армию и ввести войска в Киев; в результате Дэниел встречает на работе красивого украинского беженца. Брат Дэниела Стивен в смущении слушает признание своей дочери о том, что она трансгуманистка, которая собирается переселить своё сознание в облако, и ещё не подозревает, насколько близко соотносятся с грядущей реальностью её слова. Сестра-хохотушка Роузи единственная из всей семьи голосует на выборах за харизматичную бизнесвумен (Эмма Томпсон), руководствуясь, разумеется, исключительно личной симпатией, а не мыслями о собственном будущем.

 

 

Судьба маленького человека среди большого, стремительно меняющегося мира много раз рассматривалась в произведениях исторических, а гениальность сериала «Years and Years» состоит в том, что здесь это исследование помещено в будущее, и это позволяет удары судьбы и исторические сдвиги сделать такими же сокрушительными и непредсказуемыми, какими они становятся для героев. Автор сериала Расселл Т. Дейвис и правда обладает выдающимся воображением, в котором консерваторская паранойя естественным образом соседствует с наивным либеральным оптимизмом, а остроумность технических и политических предсказаний легко превосходит остроумность соответственно «Чёрного зеркала» и, хм, всех знаменитых романов-антиутопий.

 

Несмотря на копродукцию с американским кабельным каналом HBO, бибисишный сериал «Years and Years» поставлен абсолютно по-бибисишному (театральные мизансцены с перманентным фокусом на лицах персонажей и диалогах; кое-как подснятый псевдоэпичный экшн; оглушающая музыка как основной эмоциональный костыль), и так же по-бибисишному сыгран (это чаще хорошо, чем плохо; просто надо понимать, что когда актёры тянут на себе весь эмоциональный вес кино – это перебор). Как и в случае с предыдущими работами Дейвиса (гениальные сериалы из жизни манчестерских геев «Queer as Folk» и «Огурец»; гениальный перезапуск «Доктора Кто»; проходной, но обаятельный «Очень английский скандал»), все перечисленные формальные минусы с лихвой компенсируются, так сказать, живостью слога: колкими диалогами, психологически достоверными реакциями и моментально узнаваемыми типажами (в плане живости сценарного мастерства с Дейвисом сегодня способна конкурировать разве что Салли Уэйнрайт).

 

Никита Лаврецкий

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Комикс «Munou no Hito» («Бездарность»)

Ёсихару Цугэ

 

ToÌ"kyoÌ" : Chikuma ShoboÌ"

 

 

 

 

Структура любого яркого движения в каком-нибудь из видов искусства всегда приблизительно предсказуема, и совокупность японских авторов, придумавших в 60-е рисовать драматические комиксы гэкига, – не исключение. Среди них есть неоспоримая главная звезда – Ёсихиро Тацуми; его более мейнстримный с точки зрения аудитории, но несколько менее яркий как автор соратник Кадзуо Койкэ; авторы откровенно второстепенные, малоизвестные, но в лучшие моменты всё ещё заслуживающие внимания (Одзи Судзуки, Тадао Цугэ); наконец, более-менее примазавшиеся к успешным коллегам невнятные графоманы (Сусуму Кацумата). Когда речь заходит о ещё менее известном, никогда не издававшемся на английском авторе (в нашем случае это Ёсихару Цугэ), то логично ждать кого-то из последних двух категорий – пускай даже сам Тацуми и называет его во всех интервью своим любимым мангакой (может, этот Цугэ его и вправду вдохновил, но Тацуми наверняка огранил невразумительные работы кумира в действительно яркие бриллианты). А теперь неожиданный поворот: малоизвестный, неплодовитый мангака Ёсихару Цугэ – это автор, вероятно, самой внятной, смешной, трогательной, человечной и просто вечной манги из всего великого движения гэкига.

 

Не сильно завуалированная автобиография «Бездарность» (более гуглабельное оригинальное название – «Munou no Hito») рассказывает о буднях одного безымянного и тотально неудачливого 40-с-чем-то-летнего мангаки в латаном пиджаке. Предложения от редакторов давно не поступают, а сам мангака, несмотря на просьбы жены, предлагать работы редакторам отказывается. Последние два года он нигде не работал, а только собирал камни вдоль ближайшей к дому реки да читал литературу об искусстве коллекционирования живописных камней («суйсэки»); теперь мужчина готовится установить самодельную палатку у той самой реки и воображает, как будет отбиваться от покупателей да проводить аукционы за право приобрести самые выдающиеся экземпляры. Жена уже даже не смеётся над идеями мужа, а разговаривает с ним или отвернувшись к стенке, или закрывая глаза ладонью, удерживающей сигарету; до стона сердца трогательный сынишка-дошкольник каждый вечер приходит забирать папу с реки, издалека понимающе улыбаясь: «Папа, пойдём».

 

Цугэ блестяще удаётся подмечать бытовые сцены, в которых невыносимый стыдливый юмор встречается с подлинным трагизмом (чего стоят эпизоды поездки семьи на аукцион камней в другой город (спойлер: обед стоил дороже, чем все вырученные у компании таких же чудаков деньги за коллекционные камни) и короткий отпуск в обслуживаемом парой стариков пустынном постоялом дворе в горах, где, согласно книгам, должны быть самые живописные камни («Мы, наверное, выглядим так, как будто приехали, чтобы совершить семейное самоубийство. А может, как раз это нам и надо сделать», – говорит жена мужу, пока сынишка сидит между ними и грустно ест чипсы). Даже второстепенные герои у Цугэ выходят подлинно ранимыми и хрупкими (от сцены, где сын, к своему восторгу оказавшись в поездке, сначала играет в кондуктора, а потом в неврастенической панике не пускает папу в буфет за восемь минут до отправления поезда, сжимается сердце; отдельная глава посвящена приятелю рассказчика, который торгует японскими птицами в деревенском магазине и жалуется на идиотскую моду на домашних попугаев и прочих какаду). Текст Цугэ никогда не сводится к пустым стенаниям, он идеально выдерживает свой уникальный комедийный тон на протяжении всей книжки и в целом структурирует историю лаконично и насыщенно (кроме описания бизнеса с камнями, здесь находится место воспоминаниям об успешной торговле восстановленными фотоаппаратами и грёзам о потенциально сверхприбыльном предприятии по строительству платного пешеходного мостика через реку, где местные жители обычно платят за переправу лодочникам).

 

В 1985 году «Бездарность» стала для Ёсихару Цугэ последней опубликованной перед пенсией работой. Как и в случае с бесславным концом комикса «Peepshow» ещё одного клинического лузера Джо Мэтта, невозможность продолжения творческой деятельности только усилила эффект от искренности финального произведения автора. Есть и хорошие новости: грядущей зимой канадское издательство Drawn & Quarterly наконец-то займётся англоязычным изданием полного собрания сочинений Цугэ («Бездарность» на данный момент остаётся единственной его мангой, которую перевели пираты-сканлейтеры). Как сообщается в пресс-релизе, и D&Q, и многие американские издатели много раз пытались заполучить права на работы Цугэ, но тот всякий раз отказывал; только почувствовав приближающуюся смерть, 81-летний мангака наконец решился дать добро. Ну что тут сказать, это карьерное решение звучит вполне в духе Цугэ, если судить по его манге.

 

Никита Лаврецкий

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Игра «Pikuniku»

 

 

Developer Digital

 

 

Приплюснутый красный шар с глазами и ногами, но без рук просыпается в горной пещере и под командой говорливого призрака выбирается наружу. В долине под горой живет счастливый народ округлых птицеподобных, которые поддались на уговоры розового капиталиста в цилиндре (шляпе) и теперь получают от него «бабосы абсолютно бесплатно», ровно ничего не делая. Ну вы поняли – сюжет в «Pikuniku» такой, что лучше его и не пересказывать.

 

Для игры, похожей на экранизацию домашек по «ИЗО» какого-то не слишком талантливого второклассника, платформер «Pikuniku» удивительно хорош именно как платформер. Задники, придурковатые анимации персонажей, смешные (и удачно переведенные на русский) диалоги – симпатичны и любопытны, но, господи, какое же удовольствие доставляет просто пинать в игре все подряд. У главного героя длинные, каучоковые ноги, благодаря которым перемещение по любым поверхностям (в игре есть головоломки и на прыжки, и на пробегание по таймингу, и на заныривание в воду) превращается в уморительный слэпстик. Мир, в котором происходит действие, кажется, тоже двухмерный, поэтому натолкнувшись на другого персонажа, красный шар не обходит его, а принимается молча и настырно толкать его башкой вперед. В первой же локации располагается мини-игра по мотивам баскетбола, в которой запинывание противника и арбуза, которым играют вместо мяча, одно могло бы составить полноценную и убийственно смешную игру.

 

Как и всякий платформер, «Pikuniku» готовит людям, пришедшим за чисто кинетическими удовольствиями, порядочно затыков и затупов, но их, в принципе, не сложно перетерпеть и дождаться новой части, где опять можно будет всех пинать.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

 

 

Обложка: BBC One

Поделиться
Сейчас на главной
Показать еще   ↓