Валить лес и еще 4 развлечения на выходные

Bleiberg Entertainment

Цирковой артист Адам Штейн (клоун и фокусник с лицом Джеффа Голдблюма) во время войны проходит через нацистский концлагерь, где, по удачному стечению обстоятельств (ха-ха, «удачному»), не идёт вслед за женой и детьми в газовую камеру, а становится личным псом (буквально) для местного командира (Уиллем Дэфо) и клоуном для заключённых. Годы спустя Адам проходит лечение в израильской психиатрической клинике, где переживает экзистенциальный кризис, во время которого у него по очереди отказывают внутренние органы; роман с медсестрой держится на фетише притворства псом; отношения с другими пациентами – на комплексе Мессии; а дружба с мальчиком, воспитанном волками, – на отцовском инстинкте. Всё сложно.

«Воскрешенный Адам» – скорее всего самый странный фильм про Холокост, который вы можете увидеть в своей жизни. Дело не только в абсурдной завязке сюжета (клоун в концлагере уже становился главным героем фильмов «Жизнь прекрасна» и легендарного невыпущенного «Дня, когда клоун плакал» Джерри Льюиса), но и в бормочущем харизматике Голдблюме, по-настоящему сходящем с ума в этой роли, и в режиссуре Пола Шредера, снимающего самые странные проявления человеческой природы с божественной неироничностью. Известный индивидуалист Шредер подменяет исторический реализм болезненным экзистенциализмом и кинематографическими фантазиями, но зато, в отличие от прочих режиссёров кино о Холокосте, не подменяет неразрешимую личную интроспекцию и взгляд в неотвратимую душевную тьму поверхностными обобщениями человеческой трагедии и сладкой сентиментальностью. Неудивительно, что это кино Шредера оказалось в массе своей непонятым ни зрителями, ни критиками: что-то насколько сложное нужно только ценителями.

Никита Лаврецкий

Самый меланхоличный шпион со времён Максима Исаева Джон Тавнер устраивается инженером в трубопроводческую фирму, чтобы во время командировки предотвратить ядерное вооружение Ирана. Отец и по совместительству начальник Джона переживает за эмоциональное состояние сына, не в последнюю очередь из-за его всё более автобиографических фолк-песен (лирический герой которых то и дело норовит раскрыть пару-другую правительственных секретов), но всё равно доверяет ему это ответственное задание. Увы, все стоящие фундаментом миссии бюрократические и бытовые мелочи, которые могут пойти не так, идут не так; и действие всё больше напоминает не шпионский триллер, а нелепый ситком. Зрителю при этом скорее не потешно, а так же грустно, как и главному герою.

«Патриот» Стивена Конрада – бесспорно одно из величайших достижений продолжающейся эпохи авторского телевидения. Этот сериал обладает изумительной, неповторимой тональностью; очень специфическим чувством юмора, как у вашего любимого странного друга; способностью рисовать экспрессивные и сюрреалистические портреты абсолютно живых людей. При этом «Патриоту» на всём протяжении хронометража удаётся держать накал и драйв полноценного жанрового развлечения.

Лирический герой песен то и дело норовит раскрыть пару-другую правительственных секретов

Во втором сезоне, как и полагается роскошному авторскому сериалу, «Патриот» прошёл через артхаусную радикализацию (см. также: «Твин Пикс»; « Новый Папа»; «Кенкен и инопланетяне»). На всех режиссёрских и сценарных позициях остался одинокий шоураннер Конрад и, как результат, ритм замедлился до авангардного (с отложенными на сверхдлинную дистанцию панчлайнами); меланхолия стала гуще, а шпионская интрига – страньше; наконец, отношения между хрупкими персонажами (кроме поломанного главного шпиона, его нежного отца, милого брата, любимой жены это душевные коллеги по трубопроводу и сердечный партнёр по фолку) напоминают натуральное аниме про дружбу. Одним словом, удовольствия утончённее телевидение последнего десятилетия едва ли могло предложить.

Увы, сериал бесцеремонно закрыли как раз после авангардного второго сезона. Что ж, здесь, как любят говорить в интернет-комментариях, лучше не грустить о том, чего не было, а радоваться тому, что восемнадцать уникальных серий «Патриота» всё-таки были сняты. Да и концовка второго сезона, к счастью, состоит в числе самых красивых моментов сериала.

Никита Лаврецкий

Draknek

Далекое будущее, на архипелаг, оставшийся на месте государства давно исчезнувших людей Англяндия, прибывает на экскурсию пузатенький монстр с рюкзаком. По островкам архипелага со всей тщательностью расставлены найденные археологами и описанные историками предметы человеческого быта: педальные сушилки для вещей (велотренажеры), уличные ванны для птиц (фонтаны), лжефотографии для якобы-друзей (почтовые открытки с видами достопримечательностей). Однако, кажется, музей был создан видом, который тоже успел исчезнуть, иначе почему островки между собой никак не соединены? Монстр на этот счет если что и думает, то мнение держит при себе. Он просто принимается валить куцый лес на островках и делать мосты из бревен самостоятельно.

Валить лес – это единственное, что можно делать в «A Monster's Expedition». Как в книге «Один день Ивана Денисовича», оказывается, что, в принципе, больше для интересного досуга ничего и не надо. Маленькие деревца, если их толкнуть, годятся на одно маленькое бревно, его монстр может катить до ближайшей воды или препятствия (камня, другого дерева), или толкать поставив на попа. Деревца побольше превращаются в длинные бревна и стоймя становиться отказываются, могут только червяком двигаться вперед от толканий, ну или катиться, если к ним подойти сбоку. В воде, два брошенных рядом бревна образуют плот. Если плот оказывается рядом с камнем, то от камня можно оттолкнуться и плот поплывет в туман, пока не уткнется в новый, ему не обрубленный до пеньков остров.

Феноменальное мастерство с которым сделана «A Monster's Expedition» проявляется даже не в том, что из этого набора действий разработчики сделали несколько часов отличных головоломок, а в том, что эти головоломки никогда не мучают и не терзают игрока. Формально не метроидвания (разные фрагменты карты открываются не из-за роста навыков, а просто по очереди что ли) и не песочница, «A Monster's Expedition» соединяет удовольствие от обоих: от неподдающейся задачки с бревнами можно просто убежать на остров, где стоит красный почтовый ящик, сигануть в отверстие и оказаться в другой части карты, где полчаса назад поленился, забыл, отложил на потом другую головоломку.

Антон Серенков

Viz Media

Как сообщает Википедия, классический экзистенциальный эго-роман Осаму Дадзая «Исповедь «неполноценного» человека» – это вторая самая продаваемая в Японии книга всех времён. Пожалуй, это всё что нужно знать о душевно больной японской поп-культуре: массовая популярность настолько шокирующе откровенного, извращённо пессимистичного, эмоционально гротескного произведения иначе как коллективной травмой нации не объяснить. С другой стороны, именно Осаму Дадзай, сделавший искусством собственную трагически неполноценную жизнь, предвосхитил всё то, за что мы любил японскую поп-культуру. В конечном итоге, и «Спокойной ночи, Пунпун» – это исповедь неполноценного человека, и «Дневник моих исчезновений», и «Мой лесбийский опыт одиночества», и «Бездарность» – всё исповеди неполноценных людей.

Вполне закономерным выглядит и то, что известнейший хоррор-мангака Дзюндзи Ито решил взяться за собственную адаптацию шедевра Дадзая – на сей раз более-менее буквальную: благо, история саморазрушительного художника, рисующего за зарплату газетные стрипы и защищающегося от внешнего мира с помощью дурацких приколов и гримасы беззаботности, с самого начала напрашивалась на интерпретацию в «весёлых картинках» (букв. «манга»). В «Исповеди «неполноценного» человека» Ито ломающие жизнь реплики одноклассников, родителей и возлюбленных превращаются в буквальные джамп-скейры; и без того шокирующие повороты сюжета (неудачная попытка двойного самоубийства; беспомощное наблюдение за изнасилованием; ползание по наркотическому дну) под уверенной рукой хоррор-художника приобретают гротескное телесное измерение. Увы, чаще, чем хотелось бы, Ито действует слишком прямолинейно и не выдерживает хрупкую тональность оригинала: здесь на порядок больше визуализированного кровавого насилия; присутствует целая глава со спуском в буквальный ад; наконец, в психиатрической клинике главный герой Оба Ёдзо встречает своего доппельгангера – писателя Дадзая.

Последняя находка хоть и выглядит довольно неуместно, самого Дадзая наверняка заставила бы горько посмеяться. Ведь сложно придумать что-либо более изобличительно-издевательское, чем прикол с лирическим героем Обой, доживающим до блаженного старческого бездумья, в то время как несчастный Дадзай всё-таки доводит до ума задуманное и кончает свою неполноценную жизнь.

Никита Лаврецкий

Статья о том, что всем плевать на привидений