Что посмотреть, послушать и почитать в эти прекрасные прохладные выходные.
Альбом «The Slow Rush»
Tame Impala
Modular, Island Australia, Interscope
Австралийская группа Tame Impala – может быть, самая симпатичная и естественная стадионная группа десятых. Их среднетемповые, энергичные и одновременно меланхоличные полубаллады с огромными барабанами и обилием диснеевски-красивых звуковых эффектов (гитара дрожит, как скрипка на зажеванной кассете; синтезатор переливается неоновой волной, будто он – записанные на диктофон духовые) не были подогнаны под нужды больших открытых площадок, где только песни-гимны, в общем, и имеют смысл исполнять, а сложились сами собой.
В середине десятых Tame Impala сделала поворот в сторону синтетического, полутанцевального звука, но и это отчетливо проистекало из самой природы звука группы – если вы обрабатывали свои фотографии фильтрами вручную, то странно не броситься с разбегу в возможности инстаграма. В отличие от ровесников Foals, превращение группы из MySpace-мелочевки в хэдлайнера было не целью, а лишь результатом – не стадионы сформировали звук группы, а звук группы подогнал под себя стадионы. Все это особенно любопытно, если знать, что Tame Impala группой является лишь на концертах, а каждый звук их записей в одиночку сделан тихим и застенчивым даже сейчас, после долгих лет славы, фронтменом Кевином Паркером.
«The Slow Rush», четвертый альбом Tame Impala, сделан с самым большим в карьере Паркера перерывом (прошлый вышел в 2015-м, а позапрошлый в 2012-м) и отчетливо без малейшего понятия, что же слушателям в Tame Impala нравилось. Меломан с причудливым вкусом и любовью к ассоциативному монтажу стилей, Паркер в своих первых, якобы «психоделическироковых» альбомах записывал вместо спотыкливых барабанов реального психоделического рока что-то типа бумбэп-бита (то есть, если отматывать до эпохи психоделического рока – вырезанные и зацикленные минималистичные фрагменты джемов группы Джеймса Брауна или The Isley Brothers) и думал, что слушатели именно эту свободу мысли в его музыке и любят. Но слушатели, судя по интернету, никакой вдохновенной отсебятины в Tame Impala не слышали, а думали, что это аутентичная реконструкция. Ну как если бы зрители «Однажды… в Голливуде» считали, что и в реальности с бандой Мэнсона все как в фильме произошло.
На «The Slow Rush» Паркер добавляет к своему шуршащему рукодельному хип-хопу с гитарами хаус-клавиши, диско-бас, рейв-сирены и поет все время таким фальцетом, как будто пришел на прослушивание в Bee Gees. Пресса пытается прилепить к этому хоть какой-то соотносящийся со статусом Tame Impala ярлык (яхт-рок? изи-листенинг? прог-рок периода вырождения?), в то время как перед нами хрестоматийный микстейп интровертного меломана лет двадцати, скленный за компом и в наушниках долгими ночами, когда родители уже спят, а завтра ко второй паре, только исполненный на таком заоблачном уровне технического мастерства и композиторского вдохновения, каких у двадцатилетних вообще не бывает. Поверх своих изумительных минусов Паркер еще и поет удивительно загонную студенческую поэзию в духе группы «Союз» («Но строго говоря, я еще в теме / И все мои мечты еще вполне осуществимы / Так-то если, так у меня вся жизнь впереди»), что довершает картину первого студийного шедевра стихийного YouTube-жанра «lo-fi hip-hop beats to relax/study to», сделанного сразу на вырост вкусов слушателей и с отеческой заботой о расширении их кругозора. Однажды их гормоны успокоятся, им захочется вместо деконструированной танцевальной музыки послушать просто танцевальную, а тут как раз Паркер им сборник Нила Роджерса подсунет и заодно покажет, где и как диско вытекает из глэм-рока и перетекает в хаус.
Увы, «The Slow Rush» – первый альбом Tame Impala без хитов. Это серьезная проблема в смысле моментального эффекта от альбома и, вероятно, может создать некоторые проблемы для стадионной карьеры Паркера, но, конечно, для будущей судьбы альбома так даже и лучше. Если бы студенты хотели для расслабления и учебы слушать хиты, то алгоритмы YouTube просто выдавали бы им каждый раз «Paul’s Boutique» или «People's Instinctive Travels and the Paths of Rhythm».
Антон Серенков
Фильм «Uncut Gems»
Режиссеры Братья Сэфди
A24
Слизкий манхэттенский ювелир с повадками капризного ребёнка отчаянно пытается поймать удачу за хвост, делая ставку сперва на успешную продажу редчайшего чёрного опала знаменитому баскетболисту, а затем на удачу, которую этот опал обязан принести баскетболисту на площадке. Параллельно ювелиру приходится увиливать от бандитов, нанятых для выбивания долга его собственным шурином, да от жены с любовницей, попеременно травящими душу. Несмотря на все отталкивающие качества протагониста, зрители вынужденно ему сопереживают: ну кто бы сам не хотел поймать удачу за хвост и совладать с противными родственниками; помогает и тот факт, что жалкий протагонист обладает бесконечно обаятельным лицом большого артиста Адама Сэндлера.
Новое кино молодых звёзд американской инди-сцены братьев Сэфди «Uncut Gems» завораживает одним лишь своим идеальным внешним стилем да невозможной, невообразимой крутизной. Никаких намёков на зрительский комфорт – вместо этого вызывающая паническую атаку смесь из оглушающих кислотных синтов Oneohtrix Point Never и перерезанных шредером обрывков бесконечных пассивно-агрессивных препирательств токсичных мужчин; никакого следования законам драмы – спуск в персональный ад выглядит бесповоротным и невыносимо монотонным. Фанаты имели наглость сулить картине номинации на «Оскар» (в частности, Адаму Сэндлеру), но, разумеется, настолько крутые фильмы признания скучных академиков-номенклатурщиков никогда не добиваются.
Другое дело, что вся крутизна этого фильма совсем не такая новаторская и радикальная, как может показаться. Да, монтаж между внутренним космосом опала и буквальными внутренностями Адама Сэндлера в открывающей сцене – это настоящий ход конём, а кастинг певца The Weeknd в роли начинающей версии самого себя (передающей привет ностальгирующим по 2011 году зрителям-миллениалам) и человека-мема Сэндлера в главной драматической роли – это приёмы из постироничного арсенала, но в остальном – это вполне укладывающееся в тренды отчётливо семидесятническое кино о мужчинах на гране нервного срыва. На «Оскаре» таких фильмов нынче большинство: «Форд против Феррари», «Ирландец», «Джокер», «Брачная история», «Однажды в Голливуде» все попеременно копируют и восторженно цитируют Новый Голливуд. Вот только никому из авторов этих картин, в отличие от братьев Сэфди, не удалось уйти от задирания голов в направлении недосягаемых пиков прошлого к самостоятельному доведению традиционных приёмов до невиданной концентрированной формы. А это и без всякого новаторства киноязыка дорогого стоит.
Никита Лаврецкий
Сериал «Sick of it»
Sky 1
В своём втором сезоне автобиографическое драмеди про повседневную жизнь одного хмурого, как туча, английского таксиста в исполнении ворчливого антикомика Карла Пилкингтона превратилось в некое подобие романтической комедии. Стоит ли уточнять, что такой тормознутой, сухой, жалкой и реалистично скучной «романтической» «комедии» вы ещё не смотрели.
Ещё в первом сезоне Карл пришёл к осознанию, что одинокая жизнь в компании пожилой тётки – это вообще-то отличный план для комфортного существования. Однако назревшая необходимость нанять сиделку для всё менее самостоятельной родственницы путает все карты. Лишившись ответственности за тётушку, Карл чувствует себя как никогда бесполезным человеком, а трагикомичные эпизоды про попытку начать работать частным водителем в кожаных перчатках и визит к школьным друзьям, оборачивающийся в разы более жалким опытом, чем самое стыдное детское воспоминание, только подкрепляют эту уверенность в собственной никчемности. Предсказуемым образом у него просыпается симпатия к, собственно, сиделке, но куда этому лысому мужичку среднего возраста до жизнерадостной молодой девушки?
Карл Пилкингтон – это человек, попавший на телевидение, по большому счёту, случайно (Рики Джервейс сделал его живым мемом в звании «самого глупого человека на планете» ещё в те времена, когда мемов не существовало). Как и раньше, его болезненно наивные, но абсолютно понятные и узнаваемые размышления о серой жизни совсем не тянут на выверенные остроты профессиональных стендаперов, зато легко сворачиваются в на удивление кинематографичный сборник глубоко печальных новелл.
Никита Лаврецкий
Комикс «Пьеро»
Бодуэн
Бумкнига
«Пьеро» – это автобиографическая история взросления за авторством живого классика европейского комикса Эдмона Бодуэна, опубликованная в конце 90-х, но выпущенная на английском и русском языках только за последние пару лет (русским издательством «Бумкнига» немного раньше, чем американским «New York Review Comics»). Читателям, интересующимся комиксами в этом жанре, многие здешние художественные и сценарные решения покажутся знакомыми: становление молодого художника, как у, например, Тацуми, изображается в драматическом контрасте с творческим путём его брата-художника; рисунок, как это часто бывает, при этом стилизован под, собственно, детское творчество героев, а детские фантазии оказываются тесно вплетены в реалистичное комиксное повествование; на страницах книги о взрослении в пригороде Ниццы царит любимая всеми ранимыми меланхоликами тягучая атмосфера вечных летних каникул (даже тогда, когда в кадре появляются школьные занятия). Впрочем, несмотря на некоторую степень банальности, вытекающую из описания комикса «Пьеро», эта короткая книжка обладает несколькими уникальными и впечатляющими достоинствами по каким угодно стандартам.
Бодуэн стал художником комиксов уже в довольно зрелом возрасте, к 40 годам успев сделать карьеру бухгалтера; в данной книге, написанной уже почти в 60 лет, он и пытается нащупать ответ на вопрос, почему именно так сложилась его судьба. Временная дистанция помогает с хирургической точностью выделить действительно важные моменты взросления – пусть даже те оказываются туманными воспоминаниями о давних болезных, снах и продиктованных скукой играх. «Пьеро» – это в первую очередь рассказ именно о творческом становлении, поэтому неудивительно, что чуть ли не самыми западающими в память из реминисценций Бодуэна оказываются несколько ключевых открытий подростком природы «штрихов, пятен, линий», из которых потом и складывается графическое повествование. Историю этих открытий, разумеется, иначе как талантливым сочетанием штрихов и пятен комикса рассказать бы не удалось.
Никита Лаврецкий
The Atavist Magazine (Matt Huynh)
Весной 2018-го в мелкое отделение техасского банка вошел немолодой мужчина с тростью, встал к окошку и, никак не реагируя на приветствие кассира, сунул в окошко бумажку. На бумажке было написано, что это ограбление, и что кассиру лучше бы прямо сейчас сложить в пакет все пятидесятки и сотенные. Получив пакет с почти тремя тысячами долларов, мужчина медленно направился к выходу, но заметив, что кассир все еще стоит за стойкой, как вкопанный, обернулся и громко сказал: «Эй! Я вас только что ограбил. В полицию звоните». Через пару минут прибыла полиция. «Нас ограбили», – сказал кассир. «Куда пошел грабитель?» – спросили полицейские. Кассир показал пальцем – мужчина стоял у выхода из банка, чтобы не мешать посетителям, и только что не махал приветливо рукой.
История Эдварда Эйврила – это большая развертка случайно попавшейся автору материала смешной новости с техасских новостных сайтов. «Мужчина ограбил банк, чтобы подлечиться в тюремной больнице» – согласитесь, вы бы тоже лайкнули. К новости прилагалось тюремное фото отчетливо вменяемого и даже интеллигентного седовласого мужчины, поэтому журналистке стало любопытно, кто он. Выяснившиеся во время тюремных разговоров подробности легко собираются в нежный, печальный, но, что называется, вдохновляющий фильм в классическом голливудском духе, причем сразу с саундтреком – в название великолепной статьи на «Atavist» вынесена песня Eagles с припевом «позволь кому-нибудь полюбить себя, одиночка».
Эйврил вырос в семье компьютерного инженера и телефонистки, которые рожать его не планировали и с раннего детства не ленились ему об этом напоминать. Когда юношей он решил съехаться с девушкой, вдруг ставшая религиозной мать строго запретила ему это. Эйврил больше с матерью не общался. Как и отец, он стал программистом и, как мы все понимаем, проблем с деньгами и работой у него никогда не было. Ему нравилось играть на гитаре и записывать дома эмбиент. После развода, уже сорокалетним, он влюбился в молодую женщину, которая, как и он, любила музыку и саркастичные шутки. Скоро женщина умерла, и это так потрясло Эйврила, что он решил больше никогда ни к кому не привязываться. Флэшфорвард на конец 2010-х: он теряет работу, узнает, что у него диабет и большие проблемы с ногой и глазами, на отложенные деньги делает операции и остается совсем один, полуслепой, неспособный к работе по удаленке, в своей съемной квартире с гитарами, усилителями и тягостными мыслями.
Статья умудряется обойти все опасные повороты и обернуть тенденциозность темы себе на пользу. История Эйврила – это не история о бесчеловечности американской медицинской и страховой системы. Он всю жизнь честно платил налоги и к концу статьи (то есть более-менее к настоящему моменту) получил хорошую медицинскую страховку, которой хватает и на жилье, и на жизнь. Вся его проблема была, да-да, не смейтесь, в том, что в какой-то момент он перестал верить в людей. Как какой-то очумелый кот Леопольд, судьба провела Эйврила через утрированные, избыточные страдания, только чтобы он смог оценить важность и буквально чудесность, невероятную ценность привязанности ко встреченным в реабилитационном центре молодой женщине с суицидальными наклонностями и мужику, которому нравится с ним болтать и приносить ему кофе. Жизнь – единственный заслуженный обладатель «Оскаров» за лучший оригинальный сценарий.
Антон Серенков
Обложка: A24
