Главные (и комичные) советы 20-летним от 30-летних

Меньше общайтесь с теми,
кто жалуется на жизнь

Хмельницкая: Меньше общайся с теми, кто жалуется на жизнь. Поняла? Вот если кто рассказывает, допустим, что денег нет, на работу они не могут устроиться, что жизнь отстой, обычно потом оказывается, что человеку просто родители уже купили вторую квартиру, и вообще он завтра улетает в Португалию. Я тебе пример из жизни расскажу, но мы его в материал включать не будем, чтобы сплетни не распространять.

Серенков: Да, я удалю потом.

Каялович: Понятно. Я вообще, на самом деле, редко с такими людьми общаюсь. Меня изначально бесит, что типа люди жалуются и сами ничего не делают, ну типа такого плана.

Хмельницкая: Да?

Серенков: Нет, это про другое совет. Это не в смысле морального осуждения. Если человеку не надо ничего делать, так и правильно, что он ничего не делает. Просто, не зная его ситуации, это может постороннего с толку cбивать.

Каялович: Понятно. Ну это логично.

Серенков: Ну что, зумер – бумер 1:0. Полина знала в 14 то, что ты узнала к 43-м.

Каялович: А, это еще и игра какая-то?!

Хмельницкая: Нет, это не игра. Но вывод какой? Мудрость ничего не стоит сравнительно с кругом знакомств?

Серенков: Жизнь учит лучше, чем пенсионерка.

Прочитайте книгу
«Люди, которые играют в игры» Эрика Берна

Каялович: Что, прямо сейчас книгу читать надо?

Хмельницкая: Это тебе по специальности почти. Ты же учишься на психолога. У тебя разве ее в списке литературы нет?

Каялович: Откуда ты, кстати, знала, что у меня есть эта книга и я ее не дочитала?

Хмельницкая: Понятно. Значит, смотри. Перескажу вкратце. Есть всего три сценария: победитель, непобедитель, неудачник. Эти сценарии закладывают всем в детстве родители, и люди подсознательно по этим сценариям всю жизнь живут. Знаешь, как детям говорят: «Ты плохо учишься и поэтому умрешь под забором». Ребенок это запоминает и такой: «Да, мам, я так и буду делать».

Каялович: А что, если тебе это говорят, а у тебя в голове: «Я таким не буду, типа, я тебе докажу, что это не так»?

Хмельницкая: Это антисценарий. То же самое, по сути. Ты все равно остаешься в зависимости от сценария родителей и все равно живешь для них, что-то пытаешься им доказать.

Каялович: Угу.

Хмельницкая: Берн использует такое понятие, как смех висельника. Это когда в конце концов такой человек делает так, как говорила мама, чтобы подтвердить: «Да мама, ты была права, я тебя очень люблю, ха-ха».

Каялович: Блин, слушай, ну это жестко.

Хмельницкая: Ну вот, допустим, я тебе пример приведу. Моя мама вообще не думала, что я могу быть журналистом. Она мне говорила: «Иди учись на экономиста». И если бы я решила что-то доказывать маме, то я бы кем была?

Серенков: Журналистом?

Хмельницкая: Да, плохой пример. Ну, в общем, людям со сценарием «победителя» родители говорили «ты всего добьешься», а «непобедителям» – «не высовывайся». Это, конечно, большинство. Ладно, еще есть книга Нэнси Мак-Вильямс «Психоаналитическая диагностика». Это учебник для студентов-психоаналитиков, но, в принципе, это всем читать можно. Вот я прочитала, и там все понятно. Там все люди делятся на типы: шизоид, депрессивный, истероид, мазохист, параноид и еще какие-то. Вы такое проходили в универе?

Каялович: Не, я такое не читала.

Хмельницкая: В общем, если научиться их различать, то становится очень удобно. Понимаешь, как с кем разговаривать, и что вот этот человек тебя не ненавидит, а просто шизоид.

Каялович: А какой у тебя психотип?

Хмельницкая: Ну Мак-Вильямс говорит, что у одного человека нет одного психотипа, они чередуются в разные периоды.

Каялович: А как тогда определить, если ты человека особо не знаешь?

Хмельницкая: Никак. Никто тебе не скажет с первого взгляда на человека, что он нарцисс.

Пожарицкий: Только если это не Пьер Нарцисс.

Серенков: Тут не выйдет, как с горосокопами. «Понятно, почему он ведет себя, как свинья, он же козерог».

Каялович: Подождите, а откуда козероги взялись? Это тоже про какого-то знакомого сплетня?

Серенков: Я первое, что в голову пришло, сказал.

Хмельницкая: Он ничего про астрологию не знает.

Каялович: Просто козероги реально такие.

Хмельницкая: Да, астрология работает. Вот я скорпион, про меня пишут, что я фам фаталь, – а какая я фам фаталь, я уж скорее фэт фаталь. Но иногда посмотришь на человека: ну хорошо, ты скорпион, но от матери-то какой сценарий?

Пожарицкий: Рыба.

Любые беседы
лучше вести за едой

(Все едят виноград)

Серенков: Не в смысле, что с набитым ртом всегда надо говорить. Просто еда – наркотик, и когда ешь, чувствуешь себя лучше. Лучше себя чувствуешь, значит, меньше нервничаешь в разговоре, не грубишь никому.

Хмельницкая: Ну это для старшего поколения актуально. Нас родители в детстве вообще не водили никуда есть, а дома кормили только по распорядку. Молодежь-то посвободнее насчет еды, да?

Каялович: Почему, я в заведухи в детстве тоже не ходила. Мы с папой, когда на Комаровку ездили, всегда какие-то пирожки покупали, если на Жданы ездили, то всегда в «Сайгон» заходили. Но я до какого-то возраста вообще не могла понять, зачем люди ходят в кафешки. «Сайгон» – это еда плотная, а в кафешках кофе и пирожные. И я такая: «Что в этом классного, зачем это?»

Хмельницкая: Ну а когда поняла?

Каялович: Ну лет в 15.

Пожарицкий: А у меня травма на всю жизнь из-за этой еды.

Хмельницкая: Какая у тебя уже травма?

Пожарицкий: В первом классе… я уже пятьсот раз рассказывал.

Каялович: Расскажи мне, я не знаю.

Пожарицкий: Это не настоящая травма. Это шутка. Нам задали в первом классе еду приготовить всем. И я сделал просто бутерброды, такие, какие сделал бы первоклассник. Хлеб и колбаса. Принес в школу, а всем родители сделали роскошь какую-то, канапе! И я расстроился, взбесился и сказал, что забыл. Проходил весь день с бутербродами в рюкзаке, а когда шел домой, выбросил их.

Каялович: А почему ты есть не можешь?

Пожарицкий: Нет, почему, я ем. Просто вспомнил.

Делайте побольше фотографий

Хмельницкая: В какой-то момент я заметила, что просто смотреть на старые фотографии очень успокоительно. Вот есть какие-то грустные периоды жизни, о которых я всегда думала «боже, как же было грустно», когда вспоминала. А потом брала фотки и такая: «Да я ж нормально жила». «Так я ж худая была». «Я ж тогда в таком же размере была, значит, и сейчас худая». Хотя фотографу это, наверное, странно советовать…

Каялович: Не, все понятно. Это и наоборот работает. Я, когда на свои же фотки смотрю какие-то очень старые и вижу там трэш, вспоминаю, что тогда все говорили: «Вау, боже, класс». Спустя годы… да даже оглядываясь на то, что я делала летом… И я такая: «Так я сейчас и неплохо все делаю».

Изучите биографии кумиров

Хмельницкая: Для начала, конечно, надо обзавестись кумирами. Вот все говорят «не сотвори себе кумира», а я сотворила, и мне стало намного удобнее жить. Вот у тебя есть фотографы, которые тебе сильно нравятся? И такие, чтобы они уже были старые? Надо, чтобы старые были, а еще лучше мертвые.

Каялович: Блин… ну, типа, прям… мне просто нравятся, но кумиры…

Хмельницкая: Ладно, у меня в твоем возрасте тоже не было. Только годам к 30 у меня появились две женщины более-менее моей профессии, с которыми удобно себя соотносить. Одна – старая канадская писательница Элис Манро, а вторая, писательница Тэффи, уже давно умерла. Почему мне оказалось важно знать их биографии? Потому что я про себя всегда думала, что я тормоз и все медленно делаю. А эти женщины, одна свою первую книгу издала в 38 лет, вторая вообще в газету стала писать, только когда ей исполнилось 30. Меня раздражают люди, которые уже в 20 звезды. Я смотрю на фотку Билли Айлиш и думаю: «А я чмо, получается. Как она людям может нравиться?! У нее все получилось слишком рано!»

Каялович: Да!

Хмельницкая: Вот. А эти две великие писательницы поняли, кем они хотят быть, только за 30. И потом, изучая их биографию, я вижу, что они допускали ошибки, у них что-то странное было в личной жизни, и они будто говорят мне лично: «Слушай, все нормально».

Серенков: Да, но все-таки не стоит только ради успокоения кумиров выбирать. Не надо какого-то лоха в пример себе ставить.

Хмельницкая: Биография Элис Манро на самом деле совсем не успокаивающая. Что может успокаивать в том, что человек из семьи фермера и учительницы дописался до Нобелевской премии? Как ей вообще это удалось?

Серенков: Очень много читала.

Хмельницкая: А, да. И когда понимаешь это, такая: «Спасибо, тетя Элис, я тоже буду много читать».

Каялович: Понятно.

Серенков: Она не понимает. Это только с возрастом понятно становится.

Каялович: Да я понимаю!

Серенков: Все нормально, ничего страшного. Хоть какой-то толк от прожитых лет.

Тщательно чистите зубы

Серенков: Ну говорю, как есть. Уже годам к 30 зубы, если за ними не следить, начинают прямо вываливаться. Это огромный ущерб бюджету. До тридцати людям кажется, что чистка зубов – это ну такая произвольная деятельность, «можно не делать». А после тридцати оказывается, что вообще все остальное можно было не делать, это было единственное, что надо было делать.

Пожарицкий: Можно еще минералку со фтором пить.

Каялович: Да я чищу. У меня папа очень заботился о своих зубах, поэтому я как-то тоже.

То, что о тебе думают другие люди, –
не твое дело

Пожарицкий: Ну типа, ты беспокоишься, что о тебе думают другие люди?

Каялович: В меру моей эмоциональности. Ну да. Ну Света помнит, когда были первые статьи про модников, по-моему, и я звонила: «Света, я не буду больше ничего делать, потому что там комментарии такие, я не хочу». Света меня успокоила, сказала, что я хорошо все делаю, и я такая: «Хм, так все нормально».

Хмельницкая: Не записывай, сейчас расскажу, кто эти гадкие комментарии писал.

Серенков: Я уберу из текста, конечно.

Хмельницкая: Хорошо, Андрей, а ты сам когда этот совет услышал? Его, в принципе, везде пишут, но почему-то обычно он никому не помогает.

Пожарицкий: Года два назад, в передаче Ру Пола. Это же реалити-шоу, там всегда так просто говорят и наглядно выходит.

Хмельницкая: И что ты сделал, когда понял, что это хороший совет?

Пожарицкий: Ничего. Я к тому моменту и так это понял, просто формулировка красивая.

Хмельницкая: Да, Полина, это тоже мудрость от старших – ты всегда можешь понять только то, что хочешь понять.

Серенков: М-да, хорошо посидели.