Кэрри Брэдшоу, Канье Уэст и другие люди скрашивают вам выходные

Что посмотреть, послушать и почитать в эти прекрасные прохладные выходные.

 

 



 

 

Альбом «Ye»    

Kanye West

 

На протяжении всех пятнадцати лет, прошедших с момента триумфального превращения Канье Уэста из битмейкера в собственно рэп-звезду, в критических кругах довольно часто можно было услышать мнение, что Уэст всё-таки более талантлив как продюсер, чем как рэпер. Действительно, с каждым альбомом его драм-машины стучат всё хлеще, басс-линии вьются всё грувее, а шершавые соул-семплы всё резче захватывают дух. Вот и пять новых семитрековых альбомов, которые артист выпускает этим летом в качестве исполнительного продюсера, – что это, если не большой выход битмейкера, подрабатывающего рэпером на полставки. Про первые два релиза – сольник Pusha-T и сольник собственно Канье – в интернете можно найти мнение, что, мол, если соединить все 14 песен в один треклист, то вышел бы топчик. И правда, биты для обеих пластинок Канье взял, судя по всему, из одной папки, да и как бы «разговорный» флоу Pusha-T поверхностно весьма напоминает флоу его более знаменитого товарища. Ключевое слово здесь, конечно, – «поверхностно», ведь после шифрованного бандитского щеголяния в текстах Pusha-T (в интервью артист говорит, что в студии даже сам Канье, который не вырос в гетто, каждые пять минут спрашивал, о чём именно Пуша поёт) оказывается, что даже в первых двух прямолинейных строчках альбома Канье («Самые красивые мысли всегда соседствуют с самыми мрачными. Сегодня я всерьёз думал о том, чтобы тебя убить») находится больше подлинной, личной поэзии, чем во всём альбоме Пуши. И если этого факта недостаточно, чтобы разом выкинуть описанные в данном абзаце теории на помойку, вот ещё один: даже на обложке альбома «ye», сфотканной Канье по пути на вечеринку по случаю его премьеры и подписанной от руки словами «Я ненавижу быть биполярным. Это офигенно», больше поэзии, чем в текстах альбома «Daytona» рэпера Pusha-T.

 

Такая неудобная, самозабвенная искренность – это, конечно, не новинка в творчестве рэпера Уэста, а один из его главных и давних активов. И если альбом «ye» – это не первая пластинка, которую Канье озаглавил в честь самого себя, то дикие признания о состоянии собственного психического здоровью он выцарапывает на обложке впервые. Раньше песни, в строчках которых артист эмоционально обнажался совсем догола и покрывал спины слушателей холодным потом, выходили примерно по одной-две на альбом (песня «Welcome To Heartbreak» с признанием «Мало того, что я опоздал, так мне и пришлось уйти до того, как разрезали торт»; песня «Runaway» с тостами в честь «мудаков» и «уродов»; песня «Bound 2» и её любовная лирика «Эй, йоу, мы добрались до Дня благодарения; может, получится дотянуть и до Рождества»); на новом же альбоме таких эмоциональных американских горок – семь из семи треков: в интервью рэпер заявляет, что выбирал только те песни, которые лично его заставляют плакать. В «I Thought About Killing You» Канье рассказывает об экзистенциальных ужасах брака и делает значительные даже по меркам Канье признания в самовлюблённости; в «Yikes» очень чёрно шутит о собственной наркозависимости и страхе пасть жертвой кампании #MeToo; в «Wouldn't Leave» читает рэп о том, как после его скандальных заявлений об истории рабства, звонила жена и плакала, что они всё потеряют, а он отвечал, что она может уйти от него в любой момент, только она не ушла; в «All Mine» делает несколько новых скандальных заявлений; в «No Mistakes» говорит о старости и долгах; в «Ghost Town» – о юности и свободе; наконец, в «Violent Crimes» вступает в роль чрезмерно заботливого отца для своих будущих дочерей-подростков. Канье, конечно, немного путает свежесть переживаний и их глубину, в третий раз подряд доделывая альбом впопыхах за несколько дней до релиза, но трудно критиковать это решение, пока любимые рэпером спонтанность и новизна чувств всё ещё работают на пике эффективности.

 

Статус семьянина никак не повлиял на наличие непечатных вульгарностей из сферы секса в текстах Канье, а заявления в поддержку свободных мыслителей вроде Дональда Трампа впервые заставили музыкальных критиков с опаской относится к стандартным каньеизмам вроде «Никого из нас бы здесь не было, если бы не сперма» и «Не надо йоги, не надо пилатес, ходи на карате и в музыкалку». Первая из этих фраз к тому же сопровождается в песне резкими индустриальными ударами, будто бы преумножающими гротескность рэпа Канье, но только невнимательный слушатель увидит здесь чистый одномерный мачизм. Уже который альбом подряд такую сознательную грубость Канье красиво противопоставляет хрупкой нежности её окружающей – будь то его собственные автотюновые круны, или очередной восхитительно смонтированный госпел-семпл, или же один из сладких голосов поющих соратников, которых он обычно использует не в качестве приглашённых звёзд, а именно что рабочих инструментов (на пластинке «ye» это более-менее взаимозаменяемые голоса Анта Клемонса, Ty Dolla Sign, PartyNextDoor, Jeremih и Чарли Уилсона). В эмоциональной кульминации альбома – песне «Ghost Town» – самый нежный и оптимистичный куплет Канье за все семь треков сменяется гранджевым припевом Кида Кади о неразделённой любви, после которого в песню эффектно вступает молодая протеже Уэста 070 Shake, поющая одновременно пронзительно и оцепенело написанные им строчки «И я чувствую себя как бы свободной, и мы всё те же дети, какими мы были. Я опускаю руку на плиту, чтобы проверить, могу ли я ещё кровоточить», – и слова её по воле Уэста-продюсера то замирают в неловкой паузе, то с шумом и гамом продолжают катиться кубарем. Простая игра с противопоставлением грубости и нежности прямо на глазах десятикратно усложняется до фрактала такой тонкой красоты, какую Уэст, кажется, не делал со времён своей великой песни о расставании «See You in My Nightmares», где он свой собственный и лил-уэйновский томный плач окислял то тех пор, пока тот не прожигал насквозь слушательские сердца.

 

Н. Л.

 
 

 

 

 

 

 

 

 

 

Фильм «My Art»

реж. Лори Симмонс

 

Расслабленная 60-летняя художница Элли прибывает из Нью-Йорка в красивый загородный дом своей подруги. Здесь она проводит время в прогулках со своей старой собакой, бокалах вина в местной кафешке и общении разной степени близости с милым пузатым садовником и отцом одного своего студента, оказавшимся неподалёку. По ночам Элли неторопливо, но уверенно нащупывает материал своей будущей видеоинсталляции с самодельными ремейками сцен из классических голливудских картин (процесс вдохновения показан предельно реалистично: Элли начинает с бумажных коллажей, но тот факт, что жаждущий общения садовник оказывается бывшим актёром, подталкивает её к итоговой идее). Заканчивается фильм «Моё искусство» немножко грустным, но вполне успешным открытием этой самой выставки.

 

Режиссёр и главная актриса фильма Лори Симмонс и в реальной жизни современная художница, но широкой публике она известна скорее тем, что снималась в роли более-менее самой себя в картине своей дочери Лены Данэм «Крошечная мебель». Как и дочка, Симмонс делает кино предельно личное и честное, настолько, что без предыдущих успехов Данэм, сам факт производства эфемерного фильма «Моё искусство» и его участия в программе Венецианского кинофестиваля был бы, кажется, просто физически невозможен. Речь, естественно, идёт о привилегированности и непотизме, и ирония здесь состоит в том, что раньше Данэм называли дочкой успешных родителей, а теперь её мама пользуется позицией мамы успешной дочери. В жизни вообще слишком часто так бывает, что искусство оказывается плодом той или иной степени привилегированности его автора, поэтому вместо лишних жалоб лучше просто поблагодарить Лори Симмонс за то, что предоставленные ей возможности та спустила на воплощение красивой истории редкой тонкости (и, как результат, низкой зрительской отдачи): о границах профессиональных и личных отношений; о природе вдохновения и пользе бездельничанья.

 

Н. Л.

 

 

 

Сериал «Секс в большом городе»

 

Все прогрессивное человечество в начале июня отмечало двадцатилетний юбилей сериала «Секс в большом городе». Сериал этот вроде бы и сейчас известный, но сложно так сходу сказать, кто конкретно его смотрит: в свое время установивший новую планку развязности разговоров на интимные темы и освеживший набор ромкомовских клише, сейчас его и похабным не назовешь, и особенно свежим в смысле драматургии. И тем не менее, если вы его по каким-то причинам не смотрели, то сейчас самое время посмотреть.

 

Сюжет, вдруг вы не знаете, такой. Уже не юная журналистка зарабатывает баснословные денжищи на своих еженедельных колонках о том, что она вот тут на днях подумала насчет отношений мужчин и женщин. Тем хватает и благодаря ее собственной вопиюще неупорядоченной личной жизни, и благодаря трем заостренно типизированным подругам (деловая, скромная, развратная), с которыми журналистка ест пирожные в кафетериях и устриц с шампанским в ресторанах прямо лоснящегося от жира Нью-Йорка конца 90 – начала 00-х. Сериал поставлен по сборнику колонок нью-йоркской журналистки Кэндэс Бушнелл и, как утверждают люди, его делавшие (ну или читавшие колонки), в первом сезоне из шести, колонки просто адаптировались в серии с небольшими правками. Этот первый сезон в сериале лучший и, в отличие от последующих, вполне бессмертный, по причине, кажется, авторами не вполне учтенной.

 

Все четыре главные героини превосходно изображены удивительно живыми и обаятельными при совершенно голливудской красоте актрисами; натурные съемки очень правдоподобного шика эпохи кажутся почти документальными; каждая серия устроена на французский манер как головное и рассудочное моральное рассуждение о конкретном аспекте отношений с неизменной победой любви в итоге – все это сериал будет делать до конца, но в полную силу это сработало, только пока сериал питался жизненной правдой изначальных колонок Бушнелл. За годы та дала столько интервью, что, в общем, и ежу стало ясно, что сериал можно считать для нее вполне автобиографическим, причем точки, где она привирает, видны сейчас вполне отчетливо, и рассказ от этого делается еще более жизненным. Скажем, осенью 2017-го Бушнелл была одной из немногих селебрити, которая даже не то чтобы заступилась за Харви Вайнштейна, а как бы впроброс, между делом рассказала, что в 90-е «одна ее подруга» как-то вечером пустила Вайнштейна к себе в номер, а потом приняла в подарок ноутбук и 30 тысяч долларов на работу над ее сценарием, и все это потому, что была вполне честно очарована этим уродливым, но харизматичным мужчиной, наговорившим ей комплиментов и правда разглядевшим в ней талант и истинное обаяние. Кэрри Брэдшоу именно про такие парадоксальные (и вечные в своей точности и тонкости наблюдения за женской психологией) истории настрочила сотню колонок – сидя в полумраке чудесно и отчетливо ей не по карману обставленной квартиры, в изящных шортиках, прикуривая тонкую сигарету, щуря глаз на мерцающий монитор новенького ноутбука; всегда молодая, всегда кем-то увлеченная, всегда свободная. 

 

 А. С.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Комикс «Бабушка Нонон»  

 

В тихой японской провинции 30-х годов младшеклассник Сигэру проводит большую часть свободного времени если не за игрой в войнушку в компании сверстников, то за прослушиванием остросюжетных историй про ёкаев (японских духов вроде наших домового и лешего), которые рассказывает неграмотная, но ласковая соседская бабушка, получившая прозвище Ноннон из-за звуков монотонного чтения молитв. Время от времени смешные и страшные ёкаи встречаются Сигэру и его друзьям взаправду, после чего Сигэру спешит их зарисовать в своей альбом с комиксами, пока сам не забыл их внешний вид. Тяга мальчика к миру потустороннего вполне естественна и прозаична: его сверстники тонут и умирают от туберкулёза, их продают в рабство – как тут не обратиться к милости духов.

 

Элемент сверхъестественного создатель массивной попкультурной франшизы про этих самых ёкаев «Китаро с кладбища» Сигэру Мидзуки в свою автобиографию добавляет, конечно, несколько неловко, но зато в точности документальных деталей эпохи ему не отказать. Как это часто бывает с успешными творцами, родители Мидзуки только на первый взгляд заурядные провинциалы, а при чтении между строк видятся совершенно выдающимися людьми, без которых независимый талант мальчика ни за что бы не расцвёл. Отец Сигэру работает в местном отделении банка, а в свободное время затевает открытие первого в городке синематографа, из походов в который мальчик позже будет черпать вдохновение; и отец, и мать не только не препятствуют, но и искренне интересуются манга-творчеством ребёнка. Необязательные житейские детали и точно подмеченные человеческие манерности особенно легко считываются через экспрессивный комиксовый рисунок (который, кажется, позволяет миновать большую часть проблем культурной дешифровки, свойственные старым иностранным фильмам и литературе) и в конце концов складываются в ностальгическую картину довольно-таки счастливого детства, пусть и с поправкой на окружающие страдания, свойственные эпохе.

 

Н. Л. 

 

  

 

 

 

 

 

 

 

 

Игра «The Forest»

 

Закемаривший было у окошка господин с сыном дошкольного возраста обнаруживает, что их самолет трясется как-то сверх меры, сильно кренит нос и вообще как будто разваливается. Следующее, что он увидит – покрытый кровью, что ли, с ног до головы незнакомец уносит бездыханного ребенка в ночь. Следующее за этим – утро, солнышко, птички поют, на спине распластанной стюардессы лежит топор, в отверстие развороченного бока развалившегося пополам самолета виднеется усеянная разноцветными чемоданами мертвых пассажиров потрясающе красивая лесная опушка.

 

Выживальческий хоррор «The Forest», как и выходившая ранее в этом году «Subnautica», находился в открытом доступе на протяжении тысячелетий (как еще сказать, если авторы начинали игру, вдохновившись концептом еще свеженького «Minecraft»), все это время имел ровный положительный интерес к себе, был пройден всеми уважающими себя стримерами и потому сейчас, выйдя наконец официально и вроде как окончательно, не получает в свой адрес особенных похвал. Жаль – как и «Subnautica», «The Forest» наконец упаковывает сразу все, что в жанре было хорошего не только самым лучшим способом, но по дороге умудряется высечь из прекрасно отлаженного механизма сразу двух игр («выживание» и «хоррор» можно развести по отдельности прямо в стартовом меню, и хотя без местных островных мутантов играть скучновато, сделано это все равно превосходно) некоторое количество искр настоящей поэзии.

 

Злобные жители полуострова, порожденные пополам фантазиями о каннибалах лесов Амазонки и безумных пещерных мутантах фильма «Спуск», не возрождаются генератором случайных чисел из воздуха, а в ограниченном числе ходят вокруг героя и приглядываются – то есть ваша стратегия поведения (всех убить; избегать стычек; обороняться на широкую ногу в самодельной крепости; залезть в пещеру днем и зарезать всех во сне и так далее) в кои-то веки влияет не на абстрактный «моральный выбор», а на то, что за игру вы играете. Истерические прятки в лесу, палповый весело-кровожадный вестерн вроде «Костяного томагавка», мрачная история про отца на пути к пропавшему ребенку и даже кроненберговского толка сай-фай про тайные корпорации для самых любознательных – все эти игры внутри «The Forest», почти совсем друг другу не мешая, сидят и ждут внимательного игрока. Для игрока невнимательного тут есть лучшая рубка леса по эту стороны реальной человеческой жизни и возможность построить на дереве элегантную дачную беседку, а затем украсить ее скальпированными черепами.

 

А. С.

 

 

 

Статья про эпидемии

 

Все прогрессивное человечество в нынешнем году справляет столетний юбилей великолепнейшей эпидемии группа, отправившей на тот свет десятки миллионов увернувшихся от гибели на Первой мировой человек. Сайт «Atlantic» к празднику решил озаботиться вопросом, как же среагирует человество на подобную эпидемию, возникни та сейчас. Изложенные в недавней статье ответы нельзя даже назвать неутешительными – выбивавшая в хорошие дни 20% смертности среди инфицированных испанка обещает для нынешнего густо рассевшегося по городам населения Земли такие цифры смертности, что мозг отказывается воспринимать их всерьез.

 

В центре повествования оказываются африканские врачи, пережившие мощную вспышку Эболы в Конго 90-х, и специальная американская больница, заточенная на работу с самыми жуткими вирусами и лечившая трех американцев, подхвативших Эболу четыре года назад. Африканская часть текста написана поживее и в жанре абсурдистской комедии: местные врачи уже и забыли про такую болезнь, и даже колбы с зараженной кровью носят голыми руками, потому что начальство не закупило перчаток, опасность новой эпидемии тем выше, чем лучше в стране становятся дороги и чем вкуснее в лесах обезьяны, а 15-й пункт конституции, как знают абсолютно все в стране, гласит: «Разбирайтесь с этим сами». Американская выполнена в стилистике «Заражения» Содерберга (фильм в одной из авторских ремарок смотрят вирусологи, чтобы повеселиться после работы) и содержит угрожающие цифры – самая угрожающая, конечно, та, что на одни только перчатки и наволочки для трех американских зараженных ушел миллион долларов. Статья немного пытается валить все на Трампа, но один из спикеров убедительно объясняет, что структура медицинской сферы США такая, что даже если они с автором и с Трампом договорятся, как больницы должны готовиться к эпидемиям, ничего не изменится – больницы работают сами по себе и никак от государства не зависят.

 

В общем, нам всем крышка, на этот счет можно не сомневаться.

 

 А. С.

 

Фото: Rock The World/Island Def Jam Music Group, Film Movement, HBO, Alt Graph, Endnight Games, The Atlantic (Jonno Rattman)

Поделиться
Сейчас на главной
Показать еще   ↓