Каждую субботу редакция «Как тут жить» советует хорошие штуки для тех, кому правда лень вставать, наряжаться, куда-то идти и казаться приятным общительным человеком.
Альбом «Уроборос»
Скриптонит
Ставший как бы базовой формой хип-хопа, стилем, в котором все играют по умолчанию, трэп еще четыре года назад был новинкой, а русскоязычные исполнители воспринимались как диковинка. Когда четыре года назад лейбл «Газгольдер», на котором Баста и другие деятели старой закалки выпускали такой же привычный и устоявшийся рэп, подписывал молодого рэпера Скриптонита, кажется, предполагалось, что бойкий казах станет ответом свежему тогда татарину Яниксу. Причем, кажется, именно слово «казах» было самым важным – дескать, неславянская внешность и воспитание должны были обеспечить ему хоть какую-то убедительность.
Сейчас прорывные клипы Скриптонита смотрятся бледно: ну казахи притворяются неграми, ну забавно. Карьера же Скриптонита, как известно, пошла совсем в другую сторону. Его первый же альбом «Дом с нормальными являниями» моментально и заслуженно получил статус классики. Оказалось, что трэп – это вообще десятое дело для Скриптонита, он скорее уж мрачный крунер, певец алкогольной интоксикации, наркотического онемения чувств и экзистенциального отчаяния. Музыка его оказалась баснословно сложной и танцевальной скорее в том смысле, в каком можно танцевать под некоторые песни Тома Уэйтса. Весенний альбом «Праздник на улице 36» снизил планку ожиданий от Скриптонита – там не было душераздирающих баллад о любви, одиночестве и потере себя – но закрепил его статус в качестве артиста с самой интересной музыкой на русском языке. Новый двойной альбом «Уроборос» с разбегу снова забрасывает планку повыше, но парадоксальным образом вовсе не на территорию баллад, а скорее в какие-то несусветные, неслыханные трэп-степи, которые четыре года назад никто бы и не представил себе.
И быстрые боевики «Животные» и «Мистер 718», и медленные «1000» и «Внатуре», выйди они в 2015-м до «Дома», наверняка были бы встречены как долгожданный адекватный перевод Future и остальных на русский. Бесконечно изобретательные в смысле звука (ритмические петли, которые делает пением и читкой Скриптонит, – это воплощенные мечты пост-рокеров о «голосе как инструменте»), эти гимны и отходные «сукам и волынам» составляют где-то половину хронометража «Уробороса» и производят довольно гнетущее впечатление на любого, кто по каким-то причинам никогда не принимал наркотики в Павлодаре. Скриптонит почти совсем лишен поэтического таланта, его нервные и отчетливо выстраданные размышления об отце и семье в (все равно чудесных) песнях «Сливочное масло» и «Положение» не стоят и одной строчки из «Не было и не надо» Каспийского груза, что уж говорить об и так зевотно скучных маловразумительных ошметках историй из жизни казахской полубандитской молодежи.
Оставшаяся половина альбома не имеет, в общем, никакого содержания и является беспримерным по интенсивности и завораживающей красоте дурным сном забывшегося перед телевизором с Нурланом Сабуровым музыканта, которого в жизни не интересует ничего, кроме музыки. Хрупкий соул «Время возвращаться», пропетое со дна наполненной ванной мотивационное R’n’B «Трата времени», безумный дэвидлинчевский нуарный коллаж «Слюни» («цацки блестят ярче глаз, ведь им так одиноко под шторками Гуччи» могла бы петь леди из батареи в «Голове-ластике»), коматозные «Зеркала» и финальная «Вчера ночью», которую Скриптонит заканчивает, превращаясь в Гальшера Ластверка, – эта размазанная по альбому сюита одновременно выводит Скриптонита в один ряд со Скоттом Уокером если не образца «Tilt», то уж во всяком случае «Climate of Hunter», и наконец сводит все сильнее расходившиеся векторы его творчества.
Даже после четырех альбомов в его музыке слышится какая-то чисто культурологическая тайна. Его родной Павлодар только на первый взгляд кажется каким-то далеким азиатским городом – на самом деле это центр целинной колонизации середины двадцатого века, город, заселенный сразу несколькими народами СССР, там даже сейчас казахов и русских живет поровну. Больше всего он похож на потустороннюю, куда-то не туда свернувшую во времени версию Калифорнии, о которой Скриптонит, понятное дело, так мечтал школьником, когда слушал рэп. Этнический котел слышен в его текстах даже нетренированным белорусским ухом: в родном городе Скриптонит чувствует себя «просто лепшым», сахар у него «цукар», а «все в меру» он произносит как «усе у меру».
«Уроборос» прямо так и начинается с того, что Скриптонит посылает подальше Лос-Анджелес – Павлодара ему хватает с головой. Пережитые там в нежном возрасте встречи с наркотиками, сексом и музыкой в его мозгу отпечатались так ярко, что превзойти эти впечатления уже ничто не может. Все самое красивое и все самое страшное, что в мире вообще возможно, Скриптонит видел и чувствовал в Павлодаре. Предполагавшийся как просто задник для эрзац-Future, ничем не примечательный город оказался самодостаточным миром. Выбраться оттуда (см. название альбома) Скриптониту, наверное, уже не удастся, но да и зачем это, собственно, делать, если там и так все есть.
А. С.
Фильм «Вудшок»
Режиссеры Кейт Малливи и Лора Малливи
Тереза, помощница владельца магазина трав для курения, использует один из сортов для того, чтобы обеспечить матери безболезненную смерть. Отпустив близкого человека на тот свет, героиня отдается депрессии и нечаянно путает рецепты курева для двух клиентов, один из которых хотел тихо умереть, а другой – того, зачем люди в принципе курят травку. Осознание ошибки вынуждает Терезу достать с кухонной полки секретный пакетик, сделать пять самокруток и пуститься во все тяжкие.
Режиссерский дебют сестер, основавших бренд одежды Rodarte и работавших над дизайном костюмов на фильме «Черный лебедь» Даррена Аронофски, предоставил возможность Кирстен Данст продемонстрировать все, чему она научилась за годы карьеры. «Вудшок» – 100-минутное соло знаменитой актрисы в формате поэтичного триллера: сестры Малливи заставляют бродить Терезу по прокуренным интерьерам и фамильному дому, который остался от матери, и перебивают упоительно красивые кадры еще более красивыми. Фильм минует одну из главных бед всех стилистов и клипмейкеров, решивших попробовать себя в большом кино: упиваясь очаровательными кадрами, постановщицы не забывают про атмосферу и интригу, которые здесь – обратим внимание еще раз – формирует история про курево и эвтаназию, звучащая в пересказе не иначе как прикол. Согласно критике, «Вудшок» – один из худших фильмов года, рецензии через одну унижают кино словом «претенциозный», но давайте присмотримся получше: картинам, в которых на неоновый лист марихуаны наложен войсовер опечаленной девушки, должно быть на это абсолютно наплевать.
А. Св.
.jpg)
Сериал «Easy»
Нетфликсовский альманах «Easy» про красивых чикагцев, выясняющих романтические и семейные отношения, – это не просто низкобюджетный филлер для их перенасыщенного каталога, а куда более уникальная и интересная штука. Режиссёр и сценарист каждой серии Джо Свонберг, пионер чрезвычайно влиятельного для американского кино жанра мамблкор, начинал свою карьеру с многочисленных фильмов про токсичные отношения и патологическую невозможность взаимопонимания между несовершенными двадцатилетними героями, а к 35 годам, женившись и заведя двух детей, пришёл к прямо противоположным выводам. Сериал «Easy», как и несколько его последних фильмов, добрых и лёгких (до сих пор Свонберг снимал даже чаще, чем по фильму в год), уже рассказывает про героев с высоким эмоциональным интеллектом, из раза в раз достигающих взаимопонимания со своими близкими людьми даже в самых сложных моральных диллемах. При этом такой конформистский посыл совершенно не означает, что Свонберг где-то лукавит и приукрашивает: он всё ещё прямолинейный и честный в изображении человечности, как никто из конкурентов, просто теперь он описывает простые сложности взрослой жизни, с которыми сам сталкивается прямо сейчас.
Существует соблазн повесить на «Easy» с его diverse-кастом и сквозной темой исследования новой сексуальности ярлык либерально-прогрессивного взгляда на современные отношения, но Свонберг и тут действует сложнее. Там, где другие авторы упрощают конфликты персонажей до уровня противостояния тропов и идеологий, герои Свонберга всегда больше похожи на живых людей, чем на какие-то типажи. В серии про сложные романтические отношения двух непохожих феминисток (одна из них курирует выставку с радикальным феминистическим перформансом, включающим в себя обнажённую натуру, и при этом не может заставить себя почувствовать комфортно по отношению к желанию своей девушки танцевать в бурлеск-шоу) не даёт сходу простых ответов, а ищет варианты решения конфликта через эмпатию и искреннее взаимодействие героев. В другой серии, где героиня смешно критикует политкорректность в своём стендапе, а её подруга, комфортно чувствующая себя в сфере эскорт-услуг, рассказывает, как избежать налогов, становится окончательно ясно, что Свонберг – это вовсе не типичный американский либерал, а скорее человек с центристскими, либертарианскими взглядами, во всех случаях ставящий индивидуальность выше идеологии.
Н. Л.
Комикс «Дикая планета»
В маленьком городке неназванной страны, оккупированном вражескими войсками, живёт малахольный фантазёр Коро, который хочет учится в столичной художественной академии, куда его уже зачислили, но на оплату обучения не хватает денег. Коро проводит дни по очереди в компании двух подруг детства: распутной танцовщицы Кукки, зарабатывающей подпольной перепродажей армейских припасов, и хорошей девочкой Наоми, торгующей лепёшками на рынке. Кукки и Наоми хоть и дружили с детства, но теперь терпеть друг друга не могут; и однажды Кукки вместе со своей бандой жестоко избивает Наоми в присутствии Коро. С этого момента Наоми твёрдо решает сделать всё возможное, чтобы заработать денег на обучение Коро и вместе уехать в столицу.
Культовый альтернативный мангака Дзиро Мацумото помещает свою историю о юности и войне в абстрактный сеттинг, тем самым освобождая её от лишнего социального контекста и читательских предубеждений и добиваясь истинно субъективного взгляда на человечность в экстремальных условиях. В этой истории нет однозначных героев и врагов, своих и чужих, и даже хладнокровное предательство и подлость не способны до конца разрушить кровные узы. Лишённые надежды на будущее молодые герои пытаются выжить в мире, полном повседневной жестокости (Мацумото рисует мангу в скетчевом стиле и при этом не чурается натуралистичного изображения крови и секса), и в процессе вынужденно жертвуют своими идеалами, но всё-таки до самого конца не теряют читательского сострадания и собственной способности мечтать.
Н. Л.
Игра «Gorogoa»
Увидев из окна ползущее куда-то гигантское пестрое существо, мальчик со стертым лицом берется найти его сначала в толстой энциклопедии, а затем выбирается на улицу. Улица нарисована тем же художником, что и существо, и книга, и сам мальчик. Если удачно навести фокус, то маленькая деталь одного предмета, станет рамкой другого, если в нужном месте потянуть за край акварельки, под ней обнаружится другая. Мальчика нет, мальчик есть, мальчик – это дяденька в инвалидном кресле, мальчик – это рисунок, который можно крутить как угодно.
Пазл «Gorogoa» превращает в механику знакомое многим в детстве желание, когда долго и пристально рассматриваешь богато и со множеством деталей нарисованную картинку в книжке и в какой-то момент обнаруживаешь, что страшно хочется заглянуть за край кадра. В «Gorogoa» заглядывать можно сколько влезет, еще можно стыковать подходящие друг другу части разных картинок так, чтобы приставленная к стене деревянная лестница оказывалась вдруг шпалами для трамвая, а выпавший из банки шарик падал на стройтельные леса баснословного дворца в виде огромного каменного шара. Сюжет, который все это объединяет, с самого начала не выглядит членораздельным, так что почти сразу ко всем этим манипуляциям начинаешь относиться серьезнее, чем к простым визуальным трюкам: повторяющиеся и варьирующиеся мальчики, круги, башни и лестницы явно к чему-то ведут, и это что-то в конце можно будет поймать за хвост и назвать словами.
Если вы интересуетесь историей живописи, дизайном или вообще художник, то «Gorogoa», кажется, таит в своих наползающих и извивающихся ассоциациях (витраж, переходящий в ориенталистский узор и мутирующий в изгиб ветки, – это просто одно из сотен композиционных решений игры, есть сочетания и позаковыристее) бездну находок для многочасового разглядывания. Людям без интересов, однако, тоже не стоит заранее махать на игру рукой – посмотреть на «Gorogoa» стоит хотя бы потому, что более амбициозных инди-игр в 2017-м было немного.
А. С.
Стендап-концерт Паттона Освальта
Паттон Освальт – один из самых работящих комиков в Голливуде, которого вы точно где-то видели или слышали, потому что он был в сотне самых разных фильмов и сериалов, начиная от «Сайнфелда» и «Парков и зон отдыха» и заканчивая «My Little Pony». Впрочем, Паттон в первую очередь занимается стендапом и выпускает уже второй Netflix-спешл за два года, который сильно отличается от всего, что он делал раньше.
Год назад жена Освальта внезапно умерла во сне, оставив его с маленькой дочкой и в сильнейшей депрессии. «Annihilation» посвящен именно этому периоду, хотя сразу и не очень понятно: первую половину стендапа он как всегда шутит про политику, рассказывает какие-то безумные истории из своего прошлого, пристает к зрителям, много матерится: то есть делает то, что умеет лучше всего. Впрочем, где-то на середине он признается, что всей этой ерундой просто откладывал самую важную часть.
Говорить о смерти – уже непросто, о смерти близкого человека – еще сложнее, а заодно и шутить об этом – так вообще нереально. Паттон при этом не старается скрывать какие-то неприятные подробности, рассказывая все как есть: о том, как он пытался объяснить это все своей дочери; о том, как не мог нормально ходить на кладбище; о том, как все это несправедливо и лучше бы он вообще сам умер. От всего этого и очень грустно, и очень смешно одновременно – странное сочетание эмоций, но этим «Annihilation» и выделяется на фоне бесконечных западных стендапов с шутками о Трампе. Понятно, что для самого Освальта это тоже больше терапия, чем комедия, но что лучше терапии, которая еще и комедия?
К. М.
Фото: Gazgolder Records, Waypoint Entertainment/COTA Films, Netflix, Alt Graph, Buried Signal/Annapurna Interactive
