Грустные сказки и еще 4 развлечения на выходные

Ghosteen/Bad Seed

Каждый большой артист хочет однажды сыграть против типажа, но не каждому стоит это делать.

Три года назад пожилой австралийский рокер-формалист, сделавший карьеру на педантичном и тщательном, по Станиславскому, вживании в образы звезды глэм-рока, готик-рока, южного рока, госпел-блюза и так далее, Ник Кейв выпустил нетипично бесформенный альбом красивых, медленных песен «Skeleton Tree». Запись альбома совпала с гибелью в несчастном случае сына-подростка Кейва, и на альбоме кое-где можно углядеть за стенаниями мастера стенаний искаженное гримасой неподдельной боли лицо не певца, а родителя. Вопреки уверениям мировой музыкальной прессы, ничего красивого в этом лице не было: красивы искусство, фантазия и выдумка, а человеческая боль – пугает и, хуже всего, вызывает неловкость от подглядывания. Новый альбом Кейва «Ghosteen» превращает трагедию в житейском смысле в трагедию в смысле жанровом.

На альбоме Кейв 70 минут своим с годами становящимся все более глубоким и красивым баритоном поет и читает нараспев расплывчатые белые стихи и ритмическую прозу под комично немодные, похожие не на эмбиент лейбла «PAN» или даже Николаса Джаара, а на какой-то прочувствованный нью-эйдж из 80-х, красивые, нежные, угрожающие, сентиментальные и бесконечно выразительные электронные пассажи. В песнях Кейв более-менее рассказывает сказки: вот про большую птицу и Элвиса Пресли, вот про сказочный лес, вот про небесный корабль, вот, в особенно причудливый момент, про то, как три медведя сидят в домике, смотрят телевизор, мама-медведица переключает каналы, папа-медведь чего-то тупит, а сын-медвежонок, ну, он, в общем, куда-то улетел, его больше нет.

Ясно, что Кейв тут освоил новую роль, прежде непредставленную в его репертуаре: теперь он задумчивый, многое переживший и так до конца от своих переживаний не оправившийся, добрый и чувствительный дед. И, надо сказать, если мачо-рокером Кейв иногда бывал слишком уж мультяшным, то дедом он стал идеальным. На совершенно не давящем мелодраматических педалей и не трясущем костями покойников (Фил Элверум, ты читаешь это?) альбоме нет-нет, да и пустишь слезу, казалось бы, на ровном месте, а когда протрешь глаза, ничего гадкого и тяжелого на душе не будет, а будет лишь зачарованность и успокоение. Из-за некоторой перекособоченности современной массовой культуры («комиксы – серьезное искусство», «фильмы по комиксам – современные трагедии») забывается, что Ганс Христиан Андерсен такой же дед психоанализа, как Достоевский, а «Стойкого оловянного солдатика» без боли невозможно читать в любом возрасте. «Ghosteen» со своими живописными длиннотами, нежными переливами и зычными аллегориями рассказывает за 70 минут о жизни и смерти больше, чем искренний дурак сообщит хоть в 10 томах стенографических отчетов из моргов и с похорон.

Антон Серенков

FX

В четвёртом сезоне герои трагикомедии «Баскетс» переживают самые драматические перемены в жизнях за всю историю сериала. Завязавший с клоунадой и вступивший в группу терапии Чип решается на покупку собственной просторной квартиры, в которой, наконец, сможет начать самостоятельную взрослую жизнь. Его разорившийся брат-истеричка Дейл окончательно переходит из статуса сумасбродного бизнесмена-неудачника в статус полноценного городского сумасшедшего. Вечно витающая в облаках мама Кристин переживает из-за предстоящей свадьбы и переезда в другой штат. В общем, как правильно подмечает Кристин в кульминационном эпизоде, где семье приходится объединиться против угрозы уничтожения последней константы сюжета – семейного стадиона для родео, «единственные перемены в жизни – это постоянная вещь… ой, ну или как там».

«Баскетс» на протяжении всех четырёх сезонов проделывал с ситкомной формулой удивительную вещь: с одной стороны это всегда и вправду был эпизодический сериал о в меру нелепых персонажах, попадающих в абсурдные, часто слэпстикового толка комедийные сетапы, а с другой – актёры Зак Галифианакис и Луи Андерсон выдавали такие точно подмеченные, глубоко прочувствованные, поистине монументальные перформансы, а режиссёр Джонатан Крисел настолько последовательно сшивал сценарии команды сценаристов в однородный визуальный текст, что сериал неминуемо принял вид большой поэмы, в котором неправдоподобный, замкнутый во временной петле ситкомный режим жизней героев стал просто-напросто самым подходящим художественным приёмом для изображения эмоциональной правды непримечательной жизни скучной американской провинции. С этой точки зрения финальный чётвёртый сезон делает несколько вещей, по-настоящему закрепляющих этот выдающийся результат: вовремя заканчиваясь, не превращает сериал в бесконечную мыльную оперу, но и не совершает никаких больших жестов, не дай бог символизирующих драматические развязки или какие-нибудь важные для героев большие уроки; а главное – не даёт забыть, что реальная жизнь – это и есть не что иное, как последовательность грустных клоунских номеров самого банального разлива: вроде мобильного навигатора, в ответственный момент приводящего человека в костюме не к городской ратуше, а к одноимённой кофейне; или взрослой женщины, мечущейся по своему и чужому дому в поисках потерявшейся при переезде коллекции любимых магнитов с холодильника.

Никита Лаврецкий

Drew Litovitz, Arjun Ram Srivatsa

Прямо сейчас верхней рецензией с пометкой «рекомендовано» на сайте Resident Advisor, два десятка лет специализирующемся на электронной и большей частью танцевальной музыке, стоит текст про альбом артиста Boreal Massif. Это скучноватый, но в целом симпатичный трип-хоп-альбом, который, однако, в лиде позиционируют как «один из лучших альбомов о климатическом кризисе». Если вы часто читаете современную прессу, то, вероятно, формулировка даже не покажется вам странной: ну кризис, так в чем дело-то. Однако всего десять лет назад Resident Advisor был сайтом, где про даже любимые альбомы редакции писали в формулировках вроде «качово» и «зачетный бас», а пристегнуть лишенному вокалов трип-хоп-альбому вообще какую-либо повестку просто не пришло бы никому в голову. В 10-е годы на сайте последовательно появились электронные альбомы с пресс-релизами, как у выставок в арт-галереях, исчезли оценки («не сравнивай: живущий несравним»), рейтинги лучших альбомов, комментарии, а затем, чего уж, куда-то испарились и качовые альбомы с зачетным басом.

Небольшой, но чрезвычайно интенсивный (по-хорошему, надо прямо послушать десяток альбомов, которые в статье упоминаются) текст на эту тему знаменитого музыкального журналиста Саймона Рейнольдса фокусируется именно на этой трансформации электроники и, для разнообразия, относится к ней скорее негативно. Рейнольдс убедительно связывает изменения в жанре «электроника для дома» (звезды «интеллектуальной» электроники 90-х вроде Афекса Твина не похожи на звезд нынешних ни риторикой, ни отношением к музыке, то есть никакой приемственности внутри жанра нет) с формированием обширной прослойки молодых людей, воспитанных гуманитарными факультетами с их наукообразной культурологической белибердой, которым танцы и красоты звука скучны и непонятны, а нравятся арт-инсталляции и серьезные разговоры о них. В подарок этим людям Рейнольдс переименовывает самый претенциозный жанр тысячелетия «деконструированный клубняк» в «концептронику» – и, надо сказать, это дурацкое название холодной головной музыке артистов вроде Sophie или Lotic подходит идеально.

Ну, впрочем, это не текст-дисс, а попытка честно в вопросе разобраться, поэтому в статье находится место и множеству параллелей современных артистов концептроники с эпохой пост-панка, а заодно лишние раз прочерчиваются художественные и идеологические контуры других важнейших эпох уже внутри электронной музыки. Короче говоря, если не лениться гуглить непонятные слова, то это прямо самая короткая энциклопедия нетанцевальной электронной музыки из существующих.

Антон Серенков