Редакция «Как тут жить» вместе с Samsung Galaxy Z Flip3 выбрали для вас, что почитать, послушать, посмотреть, в общем, как развлечься на этих выходных прямо в смартфоне.
Альбом «Observatory»
Aeon Station
Sub Pop Records
Смысл слова «инди-рок» – в перенесении идеологии панка на материал традиционного студийного рока. Панку не нужно уметь играть на инструментах, иметь в голове какой-либо план или художественную цель, нужно быть только честным с собой и слушателями. По факту, однако, все панки играют и слушают один и тот же быстрый и грязный рок-н-ролл, все остальное считается нечестным. Инди-рок разрешает слушать, любить и играть музыку, которую записали совсем не панк-группы, что сильно увеличивает палитру доступных красок, но создает комичную ситуацию, когда в определеный момент на слух уже и не определишь, а это, собственно, честная группа играет или нечестная? Очевидно, что The Strokes или Nirvana записывали бы ровно такие же альбомы, какими они прославились, и на большом лейбле, и в гараже – просто потому, что, ну какие-такие разносолы можно ожидать от двадцатилетних балбесов. Разница должна наступить с годами, только вот рок – молодежная музыка, и никто тридцатилетних честных дедов слушать не станет. Ход мысли простой и не оставляющий места какому-либо маневру: в лучшем случае взрослая инди-рок-группа – это уставшие и выветрившиеся от энергии артисты, прославившиеся в молодости, сорокалетние The Strokes, выживший и пожилой Курт Кобейн. Все так, но есть ровно одно исключение.
Группа The Wrens собралась в Нью-Джерси в 1989-м. Четыре оболтуса играли корявый шебутной рок по мелким клубам, как-то летом они устроились на паром развлекать туристов и вылетели с работы за то, что играли пенсионерам неприличные песни Pixies. Они выпустили в 90-е два альбома – неплохой и прямо хороший – но когда к ним явился менеджер из крупной компании с предложением выдать по миллиону долларов каждому в обмен на контракт на семь альбомов, они послали его подальше. Затем их два года мариновал еще один менеджер, который заставлял их по кругу переписывать песни, пока не получится хит, и где-то к рубежу столетий послал их подальше сам. The Wrens обнаружили себя все так же вчетвером живущими в дешевом доме на окраине, с плохими работами, без перспектив, планов, целей и накоплений. А менеджер сразу, как расплевался с ними, подписал молодых The Strokes.
У любой другой группы на этом все бы и закончилось. The Wrens же притащили в дом кошмарную аппаратуру для сведения (это была еще, в сущности, докомпьютерная эпоха, поэтому техника соединяла в себе все худшее от аналоговой и цифровой) и засели по выходным записывать и перезаписывать басовые партии, фэйковые аккордеонные проигрыши, клеить фрагменты друг с другом, переклеивать, петь сверху, вдоль и поперек – и отвалились, только когда убедились, что получившуюся музыку ну человек 600, во всяком случае, послушает не без удовольствия. Альбом «The Meadowlands» вышел на крошечном лейбле, у которого не было никаких выходов на прессу или музыкальные магазины, так что 600 – было вполне оптимистичным прогнозом. И, однако, альбом получил ураганную прессу и просто в форме заказов лейблу сходу перевалил и за 600 копий, и за 6000.
На «The Meadowlands», довольно типичном инди-рок альбоме своей эпохи (гитарном, но не шумном; мелодичном, но не «попсовом»; с упором на тексты, но без графомании; местами хитро устроенном, но без ухода в прог-рок), взрослые слушатели услышали ту самую инди-рок-группу, которую ждали все эти годы. Из-за семилетнего перерыва в и так тихой карьере The Wrens представали людьми дебютирующими, будучи за тридцать. Все их песни были о разочаровании, о мучительных воспоминаниях, неосуществленных мечтах и несбывшихся надеждах, но поданы были как горько-сладкий мелодичный пауэр-поп, с насмешкой над собой и без капли самобичевания. Если The National в своих печальных песнях рисовали слушателю убаюкивающе-сказочные картины, то The Wrens отрезвляюще пели о нелепости жизни в 35 лет по правилам 17-летних. Почти двадцать лет спустя – это по-прежнему безупречный в своей небрежности, естественности и при этом изобретательности песенный рок о вползании в четвертый десяток, и хотя его легенда так себе пережила нулевые (сравните, например, оценки «The Meadowlands» на Rateyourmusic с другим откровенно лишним в своем 2003-м альбомом «Velocity : Design : Comfort» – ну не могут 20-летние любить взрослый инди-рок, как ты им его ни впихивай) поклонники у него будут всегда.
Надо ли говорить, что сделав честную и совершенную пластинку о неспособности быть рокерами в 30 лет, участники The Wrens уверенно промотали свалившийся на них успех? Основной автор песен и вокалист Чарли Биссел устроился в рекламное агентство, а потом женился и осел дома воспитывать троих детей. Второй автор и вокалист Кевин Уилан стал менеджером в «Pfizer» и тоже женился. Турне в поддержку альбома группа проводила по выходным – объезжая европейские летние фестивали, они все заработанные деньги спускали на билеты туда и обратно. Барабанщик не говорил жене, что намечается концерт, вплоть до вечера с пятницы на субботу. Иногда и это не помогало, и жена его попросту никуда не пускала. На концертах они часто выступали в шортах.
Вроде бы провал с турами открывал возможность хотя бы студийные альбомы выпускать на резко расширившуюся публику, но The Wrens и с этим не справились. К 2013-му Уилан и Биссел вроде сложили свои песни в новый альбом, потом Биссел его забрал у лейбла и уселся доделывать. В 2017-м младший ребенок Биссела пошел в школу, и времени на работу стало совсем завались, так что скоро Биссел сдал альбом лейблу во второй раз. А потом опять забрал. В 2021-м он позвонил лейблу с извинениями насчет того, что все затягивает и откладывает, как вдруг получил ответ, что ничего страшного, им хватит пока и сольного альбома Уилана. Биссел обомлел: выяснилось, что коллеги за его спиной записали песни Уилана отдельным альбомом и решили выпустить хотя бы его, раз уж полноценного альбома The Wrens не выйдет. Биссел объявил, что на этом история группы заканчивается.
В общем, Aeon Station – это и есть The Wrens без Биссела, а «Observatory» – это их четвертый альбом минус песни Биссела и его колдовство со звуком. В 2015-м Биссел давал послушать свой девятиминутную песню с какой-то ужасно кинематографичной аранжировкой – ну вот ее, например, на альбоме и следа нет. В остальном это опять, как всегда у The Wrens, очень хороший инди-рок альбом, печальный, но без соплежуйства, эмоциональный, но сдержанный, мелодичный, громкий – ну вы поняли. На разгоняющихся размашистых синглах «Queens», «Fade» и «Leaves» легко увидеть материал калибра «The Meadowlands», даже если по факту песни до лучших вещей оттуда не дотягивают. На мелодических конфетах «Everything at Once» и «Better Love» невольно задумываешься, что такие бы песни группе да в 2004-м году – и участники бы сейчас были профессиональными музыкантами, а не менеджерами среднего звена.
Услышат ли фирменную задиристую печаль The Wrens в Aeon Station люди, не знакомые с легендой группы, – увы, вопрос, не имеющий ответа. Возможно, для посторонних в инди-роке людей в «Observatory» так же не будет ничего интересного, как в горьких откровениях зрелости «The Meadowlands» нет ничего для самовлюбленных подростков. С другой стороны, ну, а что вы забыли на панк-концерте, если не в курсе панк-идеологии? Среди всех возможных сценариев панк-жизни для людей за 50 The Wrens и в виде Aeon Station остаются единственными и неповторимыми: там, где The Strokes сто раз бы обо всем договорились и спокойно выпустили нормальный альбом, эти остаются честными и чувствительными подростками до конца.
Антон Серенков
Фильм «Королева дурочек»
реж. Валери Донзелли
Парижскую балбесину еще до титров бросает парень. Если прежде ей любые унижения мира были как об стену горох (фильм открывается пародийным диснеевским монтажом жестокостей под жизнерадостную музыку), то теперь она лезет в петлю и в полубессознательном состоянии переезжает на кухню к двоюродной сестре. Сестра, опытная и немолодая женщина, советуют балбесине перестать забивать голову ерундой и завести нового мужчину. Какого? Да любого. Хош – студента-художника, который вечно рисует в парке, хош – отца ребенка, которому тебя наняли няней, хош – незнакомца со странными сексуальными запросами.
Для человека, интересующегося американским кино 2010-х, однажды может ребром стать вопрос, откуда там на какой-то период появились легкие, изящные, жизненные, но при этом будто сказочные фильмы вроде «Фрэнсис Ха» или ранних сезонов «Девочек» и куда они подевались потом. Из американского инди нулевых эти фильмы слабо вытекали: «Маленькая Мисс Счастье» – грубый и тяжеловесный (хоть и обаятельный) фильм, скупой реализм «Ночей и выходных» мало соотносится даже с «Гринбергом», не говоря о совсем уж волшебной свободе лучших работ Ноя Баумбаха. Более того, Баумбах начала 2010-х – тонкий, все понимающий об отношениях полов художник, а Баумбах «Брачной истории» – старшеклассник, убеждающий зевающих знакомых, что у него до сих пор хорошие отношения с бывшей. Грета Гервиг 2012-го года – самый живой и изящный человек на свете, она же на «Маленьких женщинах» – эталон скуки и духоты. Как будто кто-то, как в песне Скриптонита, занес талантливым, но бестолковым американским артистам немного магического стиля, а годы спустя забрал. Ну так вот, если нужно выбрать одного носителя этого стиля, то им будет Валери Донзелли.
Ее дебютная «Королева дурочек» снята в серой ноябрьской палитре и невзрачна, как были невзрачны почти все дешевые фильмы до прорыва в качестве цифровой съемки. Всех трех мужчин растерянной, то рыдающей в подушку, то маниакально-деятельной героини Донзелли играет ее тогдашний муж. Частично, конечно, потому, что травмированная расставанием женщина долгое время просто не видит других мужчин, и каждый новый ухажер для нее – только переодевшийся и чуть поменявший повадки бывший, но частично и потому, что замучаешься стольким актерам деньги платить. В то же время даже серый Париж, будучи снятым с какой-то годаровской холодной выпендрежностью, на редкость красив; разбитый на архетипы Мужчина в исполнении Жереми Элькайма кажется анахроничным обещанием Адама Драйвера во всем богатстве полутонов его внешности и манер; а сама Донзелли моментально воспринимается как неотразимая кинозвезда, которая ходит весь фильм в одном наряде не потому, что на другие денег нет, а потому, что, ну, это же бежевый тренч, вы чего, его и надо, не снимая, носить.
В отличие от даже «Девочек» и «Фрэнсис Ха», то есть сливок легкой американской стильности, «Королева дурочек» играючи переключается между жанрами. Если Лену Данэм попытка перейти из дневникового реализма в романтизированную сериальную условность просто уничтожила как художника, то Донзелли, не меняя сапог, выходит из жесткой натуралистичной сцены, где мужчина заставляет ее снять трусы в темном углу парка и зарывается лицом в пах, в сцену, где она, только что не подпрыгивая, поет дурацкую песенку, а за кадром играет музыка. Баумбах сохранил гармоничность «Фрэнсис Ха», вытолкнув любого рода комментарий в единственный на фильм путаный пьяный исповедальный монолог; Донзелли же легко вставляет афористичные диалоги, разъясняющие тонкости отношений (иногда мужчине полезнее нагрубить; стыдиться нечего, если сцена была возбуждающей; самобичевание и самоанализ – это разное). Как большинство очень стильных вещей, «Королева дурочек» попросту очень старомодная: там, где у Гервиг в фильмографии случились «Маленькие женщины», у Донзелли в 2010-х получилась телеадаптация романтической комедии XVIII века французского классика Мариво, и сама легкость ее почерка, конечно, от буквально многовековой усердной тренировки.
«Культура», «традиция», «национальная школа» – все эти слова кажутся ничего не значащими абстракциями, пока не поймешь, что в «Королеве дурочек» Донзелли 35 лет. Лене Данэм сейчас 35. Просто сравните их фотографии. Это и есть расстояние между французской романтической комедий и американской.
Антон Серенков
Сериал «Евгенич»
Гений русской музыки Евгенич (его играет гений русской поп-музыки Сергей Жуков) сидит в каком-то законсервированном московском подвале тридцать лет, где ему компанию составляют артефакты эпохи девяностых: одежда, постеры, уже не выпускающиеся продукты и напитки, элементы квартирного декора, винтажные гаджеты. Евгенич зашился туда, потому что на выдуманной «Песне года 1990» случился «скандал», из-за которого его то ли «кто-то» «попросил» «со сцены», то ли «ему самому стыдно» (там правда не совсем понятно; справедливости ради, почти ничего не понятно, и для собственного рассудка лучше сразу забить на, так сказать, мотивацию и психологию, лол). К нему захаживает друг (Владимир Сычев из «Физрука» и «Ералаша»), который в первой серии привозит ему Игоря Пиджакова (его играет Игорь Пиджаков, я не издеваюсь) – нового парня своей дочери, который хочет быть рэпером. В этом подвале как в гараже они проводят время, принимая у себя селебрити (Оля Бузова, Галустян, Даня Милохин, Лолита), из подручных средств записывая им новые хиты и сразу же снимая за две минуты клип (для этого моментально прибегает какой-то ошпаренный режиссер). У Евгенича есть злейший враг откуда-то из вселенной Остина Пауэрса (Охлобыстин), у которого глаз дергается каждый раз, когда он слышит фирменный аудио-тег Евгенича.
Это очень сложный сай-фай
Сериал «Евгенич» выглядит максимально кринжово с первой же секунды. И у каждого зрителя должна быть своя ответственность, выбирая таблетку в этой матрице. Там не действуют никакие физические законы реальности, пространственно-временной континуум за границей безопасности вселенной. Сергей Жуков играет Евгенича, но это не Сергей Жуков из «Руки вверх». Евгенич тридцать лет не выходит из подвала и никто его не знает, но песни «Руки вверх» все персонажи цитируют? как великие хиты эпохи (а кто их исполняет в этой вселенной?). Но Евгенич пишет песни в сериале, которые просто состоят из оставшихся обрезков настоящих песен «Руки вверх». Это очень сложный сай-фай.
Кажется очевидным просто сделать байопик про Жукова в девяностых, но его до сих пор нет. И в сериале при постоянном появлении настоящих биографических фактов артиста все равно все сваливается в нарочный сюр и китч. Какой-то юмористический конспирологически-масонский сериал. На актерское взаимодействие и монтаж иногда больно смотреть, но поможет, если воспринимать его как мудборд – иногда выглядит, будто бы главная цель сериала – просто показать в кадре узнаваемые ностальгические артефакты (и их там по-настоящему много) вроде карманной электронной игры «Волк ловит яйца». А это все-таки совершенно уместно и понятно в нынешнем витке ностальгической моды. Или даже просто смотреть, как бесконечный набор дедовских устных или визуальных каламбуров (есть сцена, где «упали конфеты «взлетные»»). Выбирая «хейт» – можно просто не включать, а выбирая болезненый «лав», все-таки можно получить довольно странное удовольствие от этого скетч-кома, что ли.
Сергей Жуков придумал сериал сам. С началом пандемии у него отменилось много концертов («Руки вверх» до сих пор очень кассовая гастрольная группа), и, чтобы не сойти с ума от скуки дома, он решил заняться своей небольшой мечтой – режиссурой и сделать что-то типа «ютуб-шоу с приглашенными звездами и каким‑то креативом», поезд тронулся, в итоге все закончилось сериалом на канале «Пятница». Сценарий написал вместе с квнщиком из команды РУДН Вадимом Бакуневым. И «Евгенич» действительно выглядит, как растянутые на сериал старомодные сценки из КВН, постоянно кажется, что вот-вот услышишь аплодисменты из зала, чирлидерские кричалки, Масляков зачитает спонсорские сообщения, судьи выставят оценки, а потом на «разминку». В этом есть своя какая-то дурацкая харизма. Вселенная «Евгенича» чем-то похожа на вселенную «Лунатиков» Криса Лиллей (в официальном дубляже персонажей сериала Лиллей неслучайно озвучивает другая квн-знаменитость – Александр Гудков, это близкий КВНу юмор). Только в «Евгениче» все эти люди на экране – настоящие селебрити, кривляющиеся с большим удовольствием и наслаждением, скорее всего, не понимающие, что из этого вообще получится. Серию за серией почему-то это любительское, но совсем без тормозов представление вызывает желание смотреть дальше и орать.
Андрей Пожарицкий
Игра «White Shadows»
Thunderful Publishing
Небольшая птица вылазит из гигантских часов с кукушкой и под оглушительный скрежет бесконечных металлических сочленений лифтов, мостов, лестниц, поездов, летающих платформ с рекламой лампочек и прочего в таком духе забирается куда-то на самый верх черного-пречерного мира, где все животные равны, но птиц спросить забыли.
Все, чье детство проходило перед телевизором, хоть раз да натыкались в бесконечном и неутолимом поиске мультиков на какой-нибудь такой пугающий, жуткий и совершенно определенно не детский мультфильм, который запоминали просто из-за стресса и контраста с «Простоквашино» и даже «Симпсонами» на всю жизнь. Авторы инди-платформера «White Shadows» определенно сломали бы психику тысячам детей, родись они парой десятилетий раньше: их не особо длинная игра представляет собой, в общем, несколько десятков кошмарных сцен (маленьких светящихся изнутри цыпляток расстреливает пулемет; здоровенные человекоподобные куры в приказном порядке несут яйца в специальную кишку; игровой персонаж, чтобы продвинуться дальше, вытаскивает из прохода труп какой-то неизвестной птицы) в жанре гротескной пластилиновой анимации. Местами «White Shadows» – это натурально «Серый Волк энд Красная Шапочка» Гарри Бардина, только на материале киноантиутопий в духе «Метрополиса». Как и в лучших «взрослых» сюрреалистических мультиках прежних времен, многие эти сцены придуманы крайне находчиво и эффектно выполнены, их хочется перематывать и рассматривать заново и заново. Как и со «взрослыми» мультиками, по окончанию игры не слишком понятно, стоило ли городить огород ужасов ради тезиса вроде «расизм – это плохо». Но для любителей – это прямо часа два-три чистого кайфа.
Единственное отличие «White Shadows» от телевизионных прообразов заключается в том, что, собственно, это ведь игра, и на одних только изумительно изощренных черно-белых картинках в ней далеко не уедешь. Птичка плохо слушается клавиш управления, головоломки нехитрые даже по сдержанным меркам жанра кинематографичного платформера, многие анимации сделаны нечетко и приводят к смертям персонажа помимо воли или даже мастерства игрока. То есть это буквально мультик, кое-как втиснутый в формат игры, а не мастерское расширение отточенных игровых механик до точки, где она становится искусством, как ее очевидные ориентиры «Inside» и «Limbo». С другой стороны, ну примерно так же и нигилистическая анимация Барлина относилась к гуманистическим сказкам классического «Диснея». То есть на погружение даже эти корявости работают идеально.
Антон Серенков
Chicago
В 1960 году три жены крупных чикагских бизнесменов отправились на выходные на свои иллинойские Браславы, а через пару дней их тела нашли связанными на дне оврага. Полиция штата сорвалась как с цепи, перевернула все вверх дном, но не нашла вообще ничего до такой степени, что когда следак на кухне ресторана при гостинице, где женщины остановились, нашел веревочку, то решил, что это та же самая веревочка, какой связали убитых и, соответственно, убийца – кто-то из кухни. Оказалось, что молодого посудомоя привлекали в 12 лет за участие в изнасиловании. Следак взял его в жесткую разработку, за парнем установили круглосуточную слежку и, хотя опять ничего не нашли, после очередного суточного допроса уломали подписать признательные показания. Через пару дней парень взял слова назад, но было поздно – присяжные дали ему пожизненный просто на основании слов, которые, сонный и деморализованный, он повторил за следаком в минуту отчаяния. В феврале 2020-го, после 24 слушаний о помиловании, его наконец выпустили досрочно.
За полвека вещи убитых примерила половина чикагских старшеклассниц на экскурсии
Большой материал чикагского же сайта «Chicago» о деле Честера Вегера – только один из множества выходящих в последнее время произведений на эту тему. Например, буквально на днях на «HBO» вышел документальный сериал про Вегера, спродюссированный Марком Уолбергом. Этот интерес, с одной стороны, совершенно понятен: 60 лет в тюрьме бог знает за что, шутка ли. Но, с другой, именно благодаря тексту в «Chicago» видно, насколько это некинематографичная и, собственно, бессюжетная история: Вегер, очевидно, сел по очень надуманному поводу, но понять, кто должен был сесть вместо него и что вообще тогда в 1960-м реально произошло, – по-прежнему невозможно. Так же хорошо видно, что просто течение времени и обилие жизненных деталей делают ее настолько интересной, насколько это вообще возможно.
Убитые женщины не были изнасилованы или ограблены. Какое-то время думали, что у одной украли кольцо, а потом оказалось, что оно просто закатилось вглубь варежки. У другой вроде пропали очки, а потом нашлись в кармане пиджака. В руке одной из женщин нашли чужие волосы и, проведя анализ, выяснили, что они женские – а годы спустя, уже на новом витке технологий оказалось, что это волосы двух неизвестных мужчин. Вообще, когда за дело взялись современные нам специалисты по анализам ДНК и прочей такой тонкой криминалистике, они были шокированы тем, что улики дела полиция сразу после суда выставила на общее обозрение, и за полвека вещи убитых примерила половина чикагских старшеклассниц на экскурсии. Самого Вегера упекли более-менее за то, что на его охотничьей куртке нашлись крошечные капли человеческой крови – настолько крошечные, что нельзя было определить, а не его ли это собственная кровь.
Причина такого абсурдного делопроизводства понятна нам без труда: шумное дело требовало найти виновного, хоть какого, хоть даже и настолько неподходящего (по своему «признанию», безоружный Вегер заставил трех женщин зайти далеко в лес, связал, а потом проломил корягой головы), а вот что заставило следствие полностью проигноривать, например, возможную связь убийств с деятельностью мужей жертв – мы не узнаем никогда. Общеизвестно было, что все трое мужчин активно сотрудничали с комиссией по борьбе с мафией, у которой как раз в месте убийство женщин были подпольные казино. История стерла любые возможные подсказки, но сам ее ход все еще завораживает.
Сейчас Вегер, а точнее, конечно, уже его представители, потому что сам-то он может только в кресле-каталке сидеть на суде, ведут активные действия по опротестованию приговора. Одними из главных участников оказываются пожилой сын прокурора, который Вегера тогда упек в тюрьму, и 70-летний криминалист, который загорелся криминалистикой в результате подросткового увлечения делом Вегера – читал про него в газетах каждое утро и столько всего узнал, что решил, что однажды сможет-таки во всем разобраться. Он говорит, это дело станет его последним – так же, как уже стало первым.
Антон Серенков
.png)
