Еще один дневник «Листопада» здорового человека-2019

«Говоря о деревьях»  

Режиссер Сухайб Гасмельбари

 

Решив всё-таки соблюдать принципы до конца, закрывать свою личную программу «Листопада» я тоже пошёл мимо всех церемониалов — на суданское документальное кино в «Сильвер Скрин». Звучит уже безумно, но, видимо, чтобы этот показ окончательно превратился в закрытую тусовку для избранных синефилов, организаторы тайно перенесли его в другой зал. Придя к старту сеанса, я обнаружил в изначально назначенном месте идущий полным ходом мультфильм «Клара и волшебный дракон» и в итоге нужный зал пришлось искать по запаху сгоревшей плёнки (ладно, просто спросил у волонтёров). Уселся я ровно к началу фильма, который через три минуты выключили — как оказалось, забыв представить. Пришла девушка-презентёр и заговорщицки объявила всем пятнадцати собравшимся, что сейчас они увидят лучший документальный фильм из внеконкурсной программы, который специально берегли под занавес фестиваля. Когда кино наконец снова запустили, с первых же минут стало понятно, зачем был нужен весь этот случайный перфоманс. Произошедшее до сеанса начало вступать в синергию с происходящим на экране, что дало какой-то умопомрачительный эффект: все зрители в одних и тех же моментах дружно смеялись, хлопали и только что не обнимались и в гости друг друга не приглашали. Не факт, что это был прямо-таки лучший фильм программы, но сам показ точно стал самым запоминающимся и вообще по ощущениям каким-то очень домашним.

 

70-летний суданский Никита Лаврецкий и три его товарища (сами подставьте сюда имена ваших любимых белорусских режиссёров) сидят в своём Судане с никому не нужным киношным образованием, снимают друг друга в каких-то странных арт-проектах про капающую на лысину воду и ходят на радио поговорить о том, как раньше всё с кино в стране было классно, а теперь вот не очень. Режиссёры в основном отшучиваются, хотя всем очевидно, что дело в политике: исламисты у власти всё цензурят и запрещают, так что в Судане не то, что снять своё, просто показать что-то забугорное — серьёзная проблема. Деды решают наконец брать ситуацию в свои руки: арендуют убитый заброшенный кинотеатр под открытым небом, где молодёжь гоняет в футбол, кое-как приводят его в товарный вид и планируют устроить там свой собственный пиратский фестиваль «Листопад» с Чаплиным и Бунюэлем. Футбольная молодёжь, правда, хочет смотреть что-то попроще — деды пожимают плечами и анонсируют первым показом «Джанго освобождённого».

 

Дальше начинается нудная производственная волокита. Герои пытаются заказать новый проектор, но выясняется, что он слишком дорогой и вообще не сильно подходящий для замызганного экрана. Громкоговорители ближайших минаретов заглушают звук фильма. Поцелуи на экране, судя по всему, придётся прикрывать рукой. Чиновники не хотят согласовывать показы, требуя кучу бумаг с пояснениями, зачем их вообще делать, и запросы аж в комитет госбезопасности. Даже быстро свернуть киноклуб нельзя, иначе у властей возникнут подозрения, что с ним что-то не так. Когда зритель уже начинает ожидать кафкианскую драму с заламыванием рук и антиправительственными выпадами, случается твист: деды собирают всю свою суданскую «памяркоўнасць» в кулак, посылают к чертям большой экран и с гиканьем начинают ездить по ближайшим деревням с показами фильмов просто с ноутбука (очаровательная деталь — окно плеера будет не сразу развёрнуто на весь экран, как у вашего старенького университетского преподавателя) для трёх человек.

 

На первый взгляд, центральная история в «Говоря о деревьях» не из тех, про которые обычно говорят «ну это тянет на документалку», ввиду какой-то своей незавершённости и прозаичности. Да и особенными решениями по съёмке с экзотическими планами фильм не располагает. Всё визуальное обаяние приходится на промежуточные беккетовские биты, например, тот, где четыре деда, сидя без света, от скуки начинают разыгрывать сцену из «Бульвара Сансет» или где один из них зачем-то приводит в кинотеатр верблюда и пытается сделать с ним селфи на заднюю камеру. В остальном это предельно скупое и тихое кино о тесной дружбе, в котором всю нужную программу отрабатывают сами главные герои: если они сразу вам покажутся симпатичными, то дальше всё пойдёт как по маслу, и вы точно захотите хоть десять часов следить за их мыканьями и хохотать над шутками про Эйзенштейна. Ну собственно, если уж вы вообще когда-нибудь решитесь найти и включить этот фильм, то, скорее всего, так и произойдёт.

 

Антон Коляго 

 

 

 

 

«Патрик»  

Режиссер Тим Милантс

 

Патрик, аутичный пузатый кидалт с дурацкой причёской горшком, работает плотником в нудистском кемпинге отца. Когда старик скоропостижно умирает, герою приходится взять на себя управление лагерем, но ему вообще не до этого. Со стены в мастерской пропадает один из раритетных, давно снятых с производства молотков, и Патрик все силы бросает на поиски инструмента, параллельно разбираясь с мерещащимся заговором своей любовницы и её мужа и загадочным ограблением кассы ресепшена, в котором, вероятно, злополучный молоток и фигурировал.

 

Прочитав такое описание, даже самый не насмотренный человек, складывает два и два, и ещё до просмотра выносит очевидный вердикт в духе «понятно, поиски молотка — замаскированное переживание горя» и надеется, что кино хотя бы окажется смешным. На деле же получается, что не всё так просто, и предварительные настройки начинают рассыпаться в труху уже в первые полчаса, когда у двух героев о них же состоится диалог, в котором Патрик заявит, что молоток — это действительно просто молоток. Можно, конечно, и это принять за однозначное лукавство, но чуть позже всё равно станет понятно, что «Патрик» — кино, целиком состоящее из метамодернистских противоречий и неопределённостей, медленная комедия без очевидных панчлайнов, где все ходят абсолютно голые, но играют как будто бы в костюмной драме и где антураж уютнейшей лесной опушки цвета выветренной охры никак не сбивает гнетущее, как в корейском триллере, напряжение.

 

Из ещё не пристроенных в релизную сетку премьер «Листопада», «Патрик», наверное, больше всего заслуживает полноценного проката. Может, кого-то могут смутить если не сморщенные члены крупным планом, то режиссёрский триумф на не самом дружелюбном к зрителю фестивале в Карловых Варах. Кино бельгийца Тима Милантса при этом по формальным признакам мало отличается от десятков придурковатых сандэнсовских хитов о поисках себя, разве что обладает какой-то удивительной жизненной проницательностью и бытовой фантазией, благодаря которым драмы и искренности оказывается намного больше уже в поисках обычного молотка.

 

Антон Коляго 

 

 

 

 

«Пляж/Лес/Тамбур» и «Последний день этого лета»  

Режиссеры Кирилл Галицкий и Светлана Козловская;
Юля Шатун и Никита Александров

 

Поскольку многие из представленных в белорусском конкурсе фильмов не дотягивали до объёмов полного метра, их крутили дабл-фичерами, и как-то так получилось, что показ именно этой пары оказался самым скандальным вообще на всём «Листопаде». С 20-минутной саспенсовой зарисовкой про приставшего к случайной девушке карикатурного гопника «Пляж/Лес/Тамбур» вот какое дело — один из режиссёров, кажется, сам не очень понял свой же фильм, за что чуть было не оказался на вилах воинственно настроенных женщин. С его слов и их трактовок вышло так, что короткометражка чуть ли не проповедует виктимблейминг и занимается оправданием психологического насилия, о самом существовании которого Галицкий вроде как даже ничего не слышал. Всё это, конечно, полная ерунда, а «Пляж/Лес/Тамбур» на самом деле — очень интересное, складное и лаконичное кино, единственная проблема которого заключается в том, что оно рассказывает о сложных психологических нюансах гоп-стоп-мероприятия как немотивированного стихийного бедствия, которое нельзя основательно подвести под понятные ярлыки вроде «мамкин пикапер», «насильник» и «вор», так, словно это что-то само собой разумеющееся и должно быть понятно каждому зрителю.

 

На самом деле понятно оно будет только тем, кто как автор этих строк весь период тинейджерства провёл по соседству с такими вот Артурчиками. Для остальных же стоило не пожалеть ещё хотя бы минут 15 хронометража, чтобы потом не мучиться с попытками объяснить то, что объясняться вообще никак не должно, что в кино, что в жизни.

 

«Последний день этого лета» уже не поняли сами зрители и после показа продолжили задаваться в соцсетях риторическими вопросами «зачем и для кого это снято?» и философствовать на тему «а если я так же сниму, как просто иду по городу, оценит ли меня сам Кшиштоф Занусси». Новый фильм Юли Шатун и дослужившегося до статуса режиссёра оператора Никиты Александрова рассказывает о школьнике, который действительно просто слоняется по Минску в последний день летних каникул, иногда смотрит мемы, переписывается и гуляет с подругой по Октябрьской, обсуждает с приятелями стендап. Это тоже кино, которое не должно нуждаться в объяснении, только хронометража в нём ровно столько, сколько нужно. «Последним днём этого лета» Юля Шатун продолжает свою постдокументальную киновселенную экспериментов со временем, протекающую в обратном хронологическом порядке: в «Завтра» годы жизни отца-пенсионера впихивались в один час, в «Драме» 20 минут жизни самой Юли превращались в те же 20 минут фильма, теперь вот целое лето десятиклассника сжимается сначала до размеров одного дня, а потом укладывается в 46 минут, не теряя в процессе ни капли такой знакомой сладостно-ленивой умиротворённости.

 

Тут хотелось бы воспользоваться тем, что пишу этот текст с опозданием, и в рамках продолжения разговора слепого с глухим ответить коллеге Серенкову: подростковый вайб и детали важны, когда режиссёр снимает не вневременную абстракцию про песочные брюки (здесь вообще нет вопросов), а собственными руками задаёт видимые границы времени и пространства. Если он же сам потом в них кое-как блуждает и мажет по деталям, то отсюда вылезает на поверхность и незаинтересованность в героях, и снова та же недостоверность. В «Последнем дне этого лета» хватает лишь полсекунды, одного малюсенького момента с механической попыткой обновить непрочитанный девушкой диалог ВКонтакте, чтобы увидеть, что Шатун и Александров — авторы, не только точно понимающие своего героя, но и тонко чувствующие время во всех смыслах.

 

Антон Коляго

 

 

 

 

«Генезис»  

Режиссер Филипп Лесаж

 

Канада, та часть страны, где все говорят по-французски. Долговязый тощий старшеклассник паясничает на уроках, а вечерами в дортуаре читает Сэлинджера и слушает в наушниках The Smiths, все время прокручивая в голове, как его пьяный, вспотевший и раскрасневшийся лучший друг крепко обнял его, уходящего с вечеринки. Сестра старшеклассника скучает со своим богатым парнем и уходит от него к первому попавшемуся разведенному мужику с пивным животиком, а потом снова возвращается к парню, а потом напивается в баре и – ну не важно, короче, вы поняли мысль.

 

В рамках разговора слепого с глухим (я не видел «II», Антон, как я понимаю, не смотрел «Генезис») хочется возразить коллеге Коляго: аутентичный подростковый вайб – это ерунда, это ничто. Филиппу Лесажу сорок с чем-то, абсолютно никаких примет времени у его юных героев не наблюдается, на саундтреке у него вместо Бакея играет симпатичный ретро-синти-поп группы Tops, а смартфонами вообще не пользуются. И, однако, хрупкий, мучительный и томительный дух юности его героев все два часа фильм передает безупречно. Лесаж просто каждый раз, когда снимает школьников в классе, заливает помещение солнечным светом, а самих школьников наряжает в песочные брюки и голубые рубашки, так что только взглянешь на них и понимаешь – весна, тепло, за окном птички поют. С героиней он поступает еще проще: раз пять за фильм она снимает на камеру майку, под которой ничего нет, и грудь 18-летней актрисы всю необходимую свежесть переживаний для зрителей создает сама. Актеры выглядят потрясающе, и похожий на жеребенка долголягий Теодор Пеллерин, пока фильм ездил по фестивалям, уже начал карьеру в Голливуде.

 

Ощущение неправды в фильмах возникает не от верности деталей, а от неувлеченности автора своими героями. Лесаж, например, начертив в голове какие-то драматические линии, сам, кажется, не понимает, что заставляет героев делать. В его воображении меняющиеся мужчины героини-девушки символизируют тяжелую долю вынужденной сталкиваться со всеми сортами плохой маскулинности женщины, но зрители видят лишь персонажа, у которого вообще нет увлечений и интересов, кроме привлечения внимания мужчин: в одном непреднамеренно комическом эпизоде после сразу двух расставаний героиня некоторое время катается на велосипеде по городу и решает все-таки вернуться к первому парню, потому что ну не сидеть же ей целую ночь самой по себе. Придумав, что герой-гей непременно должен быть нежным и трепетным, Лесаж портит кульминацию фильма и превращает издевательский, сделанный явно назло другу и одноклассникам каминг-аут посреди урока английского из потенциально мощнейшей комедии неловкости в унылый статус в фейсбуке. Это выглядит особенно глупо на фоне того, что персонаж не просто слушает Моррисси – ровно такого же, как он сам, болтливого, неловкого и вечно всех достающего – но и использует его, как пароль в разговоре с влюбленным уже в него самого мальчиком. Моррисси, можно быть уверенным, такой тефтелей никогда не был.

 

Антон Серенков 

 

 

 

 

«II»  

Режиссер Влада Сенькова

 

Внеконкурсный показ второго полнометражного янг эдалта витебчанки Влады Сеньковой по всем признакам был едва ли не важнейшим показом всего «Листопада». Места сразу на оба параллельных сеанса в двух залах «Пионера» были разметены, кажется, ещё за неделю до, и даже многочисленных аккредитованных журналистов отправляли восвояси, мол, ну вы сами видите. В собравшейся в холле кинотеатра гигантской толпе можно было разглядеть вдохновлённые ожиданием лица, кажется, всех знаменитых белорусских режиссёров и кинокритиков. Команда фильма в полном составе. В общем, в кои-то веки была атмосфера самой настоящей фестивальной премьеры, если бы не знакомые салатовые кресла и какая-то предварительная кутерьма с местами, то как минимум берлинской.

 

Ладно, вот о чём фильм. Трое подростков — тихоня, оторва и молодая версия Александра Гудкова — ходят в обшарпанную школу в неназванной белорусской провинции, слушают Тиму Белорусских, играют в «я никогда не», в общем, живут свою обычную 16-летнюю жизнь. Тихоня и Гудков собираются поступать в Польшу, поэтому периодически мотаются на электричке к репетитору польского. Ещё над Гудковым жестоко издеваются одноклассники-гопники — он скромный и чуть манерный, значит, наверное, гей (он и есть гей). В какой-то момент гопники, а вместе с ними немножко учителя и родители других школьников переключаются на тихоню, но по какому поводу, мы не скажем. Дело в том, что Влада Сенькова лично попросила журналистов не выдавать главный сюжетный триггер, тщательно скрываемый во всех рекламных материалах. Ну, нам не жалко, всё равно потом сами узнаете, если захотите — фильм уже пообещали выпустить в прокат к концу года.

 

Снимая условно реалистичное подростковое кино про здесь и сейчас, всегда есть риск снять не о тех подростках, что едят с нами на одних фудкортах во всяких там «Галереях», а о тех, что как будто пришли откуда-то из другого подросткового фильма сквозь голову автора. Как именно сделать всё правильно, кажется, мало кто и знает. Понятно, что не обязательно самому быть подростком, чтобы снимать кино о подростках. Можно, допустим, сразу нацелиться создавать образы для настоящих тинейджеров (см. Сэм Левинсон и сериал «Эйфория», образы из которого поначалу казались максимально гротескными, а теперь так одеваются и красятся). Можно просто брать в полноценные соавторы своих главных героев (см. Бо Бёрнэм и «Восьмой класс»). Это всё, конечно, не про нашу песочницу. Но в любом случае, если у режиссёра не получается словить, говоря молодёжным (кхе-кхе) языком, вайб, то ничего, кроме проекции собственного замшелого опыта на текущую реальность, не выйдет, хоть ты часами слушай истории знакомых школьников (на Q&A после показа Сенькова приводила этот факт как основной аргумент в пользу правдивости, хотя правдивая история не залог убедительности в игровом кино), хоть доставай из трендов ВКонтакте все самые модные песни и включай их в фильме сразу плейлистом (это не шутка, в «II» действительно просто подряд на школьной, прости господи, дискотеке в актовом зале играют треки Тимы Белорусских, Гречки, Бакея и Алёны Алёны). С такими как правило неуловимо точными и определяющими настроение мелкими штрихами у «II» вообще беда. Скажем, единственный раз, когда у одной из героинь в руках оказывается смартфон, она не листает, например, инстаграм, а намеренно комично режется на нём в какую-то шумную стрелялку — это вообще как называется? Или с чего бы 16-летней школьнице мечтать переспать с Джонни Деппом, тоже загадка.

 

Ещё одна проблема «II» в том, что его как будто снимали три разных режиссёра. Хороший режиссёр ставит красивейшие душераздирающие сцены вроде той в ванной с маской для лица как на постере; отправляет оператора в свободный творческий полёт — вечно угорелая камера и уместные whip pan-ы (резкие развороты в другую сторону, как в «Ла-Ла Ленде») сильно оживляют пространство фильма и, чего уж там, просто смотрятся круто; даёт Игорю Сукманову самое уморительное камео года. Плохой режиссёр, собственно, как уже было описано выше, наступает на классические грабли-мем «How Do You Do Fellow Kids» и заставляет актёров говорить складно написанными киношными фразами с дежурными вкраплениями всяких «хз» и прочих «лолкеков». Злой режиссёр ближе к финалу до черноты сгущает краски, копируя один там хитовый прошлогодний российский сериал (какой — спойлер, увы), а ещё зачем-то имитируя Валерию Гай Германику версии 2008 года, что делает и без того не до конца современное по духу кино совсем уж образно устаревшим. Известно, что фильм создавался как проект ЮНЕСКО, и хотя авторы явно делали более-менее что угодно на своё усмотрение, до конца от флёра социальной рекламы избавиться не совсем получилось. Главные герои так и вышли архетипичными «подростком 1» и «подростком 2», а из маломальских приметных деталек только вот Польша, наверное, потому что Влада Сенькова учится в Польше, и любовь к кино, наверное, потому что Влада Сенькова любит кино.

 

В общем, с кучей обычных оговорок про то, что мы в нашей Беларуси такого ещё не видывали, про смешные бюджеты, про сжатые сроки и творчество вопреки, «II» кино, может, и правда нормальное. Хотя с фактической мировой премьерой на крупном европейском фестивале (фильм в октябре получил спецупоминание жюри в Варшаве) и аж всамделишными авторскими эмбарго на раскрытие деталей сюжета и не совсем понятно, чего прибедняться.

 

Антон Коляго 

 

 

 

 

«Свистуны»  

Режиссер Корнелиу Порумбою

 

К понурому лысоватому полицейскому из Бухареста, давно работающему на две стороны, прямо на улице подскакивает румынская Моника Беллуччи, целует, страстно шепчет на ухо что-то про камеры наблюдения, канарскую мафию и большие деньги, затем тащит в квартиру и там отдаётся. Ошалевший от такого поворота событий полицейский молча вылетает на Канары, где местные криминальные боссы с порога начинают учить его специальному языку свиста (похожим действительно пользовались настоящие аборигены с острова Гомера, но в фильме это работает так, что все слова буквально как слышатся, так и просвистываются). На этом языке уже в Румынии преступники собираются насвистывать друг другу зашифрованные детали хитрой спецоперации по вытаскиванию из обезьянника важного подельника, где-то припрятавшего два матраса с зашитой в них кучей денег.

 

Вообще смотреть на «Листопаде» фильмы, которые потом выйдут в широкий прокат — дурной тон («Свистунов» обещают подвезти в кинотеатры к концу января). Но ради Порумбою пришлось сделать исключение, слишком уж не терпелось узнать, как флагманский режиссёр новой румынской волны и мастер аскетичных абсурдных комедий справится с неожиданной для себя формой приключенческого нуара. В первые пятнадцать минут сомнения ненадолго рассеиваются. Классические для Порумбою гиперреалистичные, занудноватые длинноты появляются уже в той самой сцене обучения свисту — испанский гангстер подробно объясняет, как сгибать и засовывать в рот палец с помощью самоубийственной метафоры; главный герой всё повторяет, пытается засвистеть, но ничего не выходит (зуб даём, что в этот момент половина битком забитого зала «Пионера» тоже захотела последовать инструктажу, настолько внушительной казалась эта по сути идиотская сцена). Затем героя отправляют поплавать, чтобы разработать лёгкие — тут уже кажется, что Порумбою всерьёз взялся экранизировать одну из миссий GTA: San Andreas, и от одной такой неожиданной ассоциации ладошки потеют от восторга. Но дальше приветы фанатам от режиссёра заканчиваются вместе с надеждами на остроумный лингвистический триллер, и начинается тот самый нуар: лихо заверченный и в меру увлекательный, местами смешной и со всеми положенными перестрелками, лавстори и персонажными твистами, но в итоге оставляющий обидное впечатление какого-то необязательного пустяка.

 

В Каннах перевозбудившиеся зарубежные критики понаставили «Свистунам» довольно высоких оценок, придумав себе объяснение, дескать, Порумбою прям как герой его прошлогоднего «Бесконечного футбола» собрал жанровые тропы и подогнал их под себя. Так-то оно может быть, но ощущение, что вместо этого самого «под себя» ты как будто посмотрел третий за год фильм Стивена Содерберга, в котором просто разговаривали по-румынски, покоя всё равно не даёт. С другой стороны, и неудачным называть кино, в котором Влад Иванов с фирменным покерфейсом играет романтического героя из Голливуда 60-х, тоже язык не поворачивается.

 

Антон Коляго 

 

 

 

 

«Осторожно: дети»  

Режиссер Даг Йохан Хёугеруд

 

13-летняя Наталье (на самом деле её зовут Люкке, но ещё её называют Анной — не спрашивайте) во время урока физкультуры то ли толкает, то ли бьёт по голове сумкой одноклассника. Тот неудачно падает и через пару часов умирает в больнице. Пока девочка тихонько себе слушает в комнате Бибера, взрослые тоже, в общем-то, негромко разбираются, что на самом деле случилось и как им всем дальше жить.

 

Если вам всегда было любопытно, каким был бы мамблкор, придумай его скандинавские режиссёры, то вот таким бы и был, как «Осторожно: дети». Скандинавы, конечно, говорят чётче и больше по существу, но в целом очень похоже: почти три часа герои сидят друг у друга дома и неспешно обсуждают вроде бы конкретную проблему, а на самом деле жизнь вообще. Фильм ни разу не создаёт ситуаций, где кто-то бы повысил голос, и даже не назначает кого-то условным антагонистом, хотя кандидат на эту роль есть сразу же: отец погибшего мальчика, политик из партии правых. Ну и конечно снято всё это дело не за три копейки на ручную камеру, а статично и в мягких осенних тонах, в общем, в по канонам хюгге-кинематографа: вот вроде бы не самые приятные вещи люди обсуждают, но тебе всё равно как-то хорошо и уютно; у фильма даже как будто бы запах есть — топлёного молока.

 

На вступительной мини-лекции перед показом программный директор «Листопада» Игорь Сукманов рассказывал, что режиссёра фильма, норвежца Дага Йохана Хёугеруда Европа только начинает открывать и впереди у него большое фестивальное будущее. Тут стоит заметить, что «Осторожно: дети» фильм хоть и грамотно сделанный, но есть ощущение, что на фестивали на пару лет опоздавший. В условных Каннах-2014 он мог бы стать большим хитом, может даже победил бы, а потом фигурировал бы в разных списках как мгновенная классика о европейской душе, но сегодня третьестепенная программа Венеции и скромные аплодисменты от уставших минчан в «Центральном» — увы, его максимум.

 

Сам Хёугеруд — бывший библиотекарь и писатель, что очень заметно по выписанности и романной структуре его фильма (действие даже разделено на условные главы, которые забавно обозначаются не названиями, а просто цветными прямоугольниками). После просмотра даже как-то немного жалеешь, что Хёугеруд не превратил «Осторожно: дети» в увесистую книгу, которую можно было бы читать по вечерам целый месяц. А то как-то даже на три часа маловато истории отношений директрисы школы и того самого правого политика, ещё про практиканта побольше хотелось бы, да и как там дальше поживает профсоюз бабушек тоже интересно. Вот с таким талантом заставлять зрителя не хотеть подольше расставаться с ещё недавно незнакомыми героями большое будущее ждёт режиссёра скорее не на фестивалях, а на каком-нибудь приличном стриминг-сервисе.

 

Антон Коляго 

 

 

 

 

«Тайна ночи»  

Режиссер Адольфо Аликс Мл.

 

Традиционная полуночная программа с так называемыми «пикантными» фильмами в этом году стартовала прямо в день открытия «Листопада». Видимо, этим и объясняется то, что в 23:00 в «Центральном» собралось всего человек 30 — остальные разъехались отсыпаться после бурного кутежа на официальной церемонии открытия. В принципе, показанный ночью дикий филиппинский фолк-хоррор можно засчитать и за настоящий фильм открытия. Всё равно вставшее в последний момент на это место скучное болгарское драмеди «Отец» ещё можно будет зацепить на обычных сеансах, а «Тайна ночи» мало того, что представленное, как положено, в единственном экземпляре, так ещё и отлично настраивающее на долгую синефильскую неделю красивое, оригинальное и бодрящее кино.

 

Сюжет разворачивается в эпоху испанской колонизации Филиппин. Изнасилованную католическим священником деревенскую женщину сначала запирают под предлогом её сумасшествия, а потом по-тихому выводят в ближайший лес, по легенде, населённый разными фольклорными духами. Женщина рожает в лесу дочь и умирает, а духи, которые, как оказалось, действительно существуют, забирают девочку и каким-то образом воспитывают из неё женскую версию Маугли. Так она и проживёт лет 20, ни разу не видя людей, пока в лес не забредёт молодой охотник, не закрутит с ней почти настоящий страстный роман, а затем не сбежит обратно в город к жене.

 

Всё происходящее в «Тайне ночи» самым тесным образом связано с филиппинской историей, но даже если как-то случайно вышло, что перед просмотром вы её не удосужились изучить, ничего страшного. Это идеальный образец национально-исторического кино, сделанного с явным прицелом на международную аудиторию. Во-первых, режиссёр Адольфо Аликс младший не заигрывается с метафоричными образами: его фольклорные персонажи интересны сами по себе, без привязки к конкретному историческому контексту и сугубо национальным травмам. Во-вторых, самый большой эмоциональный отклик вызывают не лесные странности, и не происходящая в финальном акте кровавая мистерия, а всё та же понятная где угодно человеческая драма.

 

То есть, далекому от филиппинского фольклора человеку «Тайну ночи» лучше смотреть как фильм о предательстве и болезненном расставании и мести, какие снимает, например, Ари Астер. В первой половине кино прямо излишне медлительное, зато потом терпение сполна окупается гигантской порцией первозданной болезненной красоты.

 

Антон Коляго