Что почитать, послушать и посмотреть в прекрасные домоседские выходные.
Альбом «Heaven to a Tortured Mind»
Yves Tumor
Warp Records
Свою самую страстную и конвенционально красивую песню в карьере «Kerosene!» певец и музыкант Ив Тюмор начинает на манер колыбельной: «Я могу быть чем угодно / Скажи, чего тебе надо». Никогда еще клишированные бахвальства из песен не произносились более обоснованно. 36 минут своего четвертого альбома «Heaven to a Tortured Mind» Тюмор проводит за подробным исполнением всех фантазий, какие были у людей, влюбленных в рок и фанк музыку 70-х, и не находящих ничего достойного сравнения с той музыкой в современности. «Heaven to a Tortured Mind» – это «”Heroes”» Боуи, только с гораздо более развитым и чувственным грувом, «Maggot Brain» Funkadelic, только минус излишние психоделические дурости, «There's A Riot Goin' On» Слая Стоуна, только такой, где изощренный продакшн не съедает песни. Вероятно, это вообще лучший альбом 70-х, записанный не в 70-е.
В открывающем шедевре «Gospel For A New Century» Тюмор превращает подкат к девушке в апокалипсис – он не поет, и не читает рэп, а выплевывает фразы, будто читает их с развешенного вокруг мерча «AC/DC» («Думаю, я решил вопросик / Я буду для тебя всем, вообще не проблема, киса»), пока шероховатый хип-хоп-бит не оказывается съеден зажеванными духовыми и белым шумом фонящих баса и ударных. Так агрессивно, ненормально и сексуально звучала для первых слушателей открывающая «”Heroes”» песня «Beauty and the Beast», но попробуйте послушать ее современным ухом, и скучная ритмика уже через пару прослушиваний превратит песню в муку. Под «Gospel For A New Century» можно танцевать.
Так же в рок-стилизации «Dream Palette», где Тюмор и бэк-вокалистка три минуты орут друг другу «Наши сердца в зоне риска», нагромождение раздражающих шумов (включая звуки разлетающихся фейерверков и потустороннего фрагмента сэмпла из старой соул-песни) гармонизируется великолепно сочиненной, сыгранной, записанной и выведенной на первый план грувовой ритм-секцией. На медляках («Super Stars» и «A Greater Love» отвечают за винтажный соул, «Folie Imposée» и «Strawberry Privilege» балуются с современным звуком баллад и, не называя имен вслух, – апчхи, Фрэнк Оушен, апчхи, Джулия Хольтер – показывают, как мало на самом деле стоят успехи самых расхваленных артистов наших дней) из музыки исчезает магнетическое напряжение плясок на взрывающейся заброшке, но медляки изящнее в 2020-м найти сложно.
После бешеных концертов поклонники кусают Тюмора за шею, чтобы узнать, из чего же он, черт возьми, сделан. Долговязый, с грубоватым и ничего особо не выражающим лицом (он не просто так фотографируется обычно в макияже и сразу в женских платьях, без них его за рок-звезду принять, прямо скажем, тяжеловато), интеллигентный чернокожий, Тюмор с детства знает и любит безупречный легкий поп лейбла «Motown». Интровертный американец, выросший в эпоху инди-рока, Тюмор подростком заслушивал The Velvet Underground до такой степени, что под кошачью какофонию «The Black Angel’s Death Song» в наушниках научился засыпать в машине, пока родители везли на дачу. Пока его сверстники тусовались, он сидел в комнате лето напролет и клеил звуковые петли, учился играть на барабанах, басу, гитаре, клавишах и петь-подвывать в микрофон. Когда его сверстники, отбесившись в колледжах, разъехались по офисам, он разрядился в пух и прах и отправился угорать в клубах Лос-Анджелеса и Европы. «Heaven to a Tortured Mind» продюсировал тот же человек, что и отличный прошлогодний сольник Ким Гордон – Тюмор буквально является связующим звеном между дискографиями Марвина Гэя и Sonic Youth, между чувственной, телесной душевностью негритянской музыки и головной, расчетливой крутизной богемного белого рока.
Интровертный угар, способность сфокусироваться в момент совершенной экзальтации и придать верную форму вроде бы безудержным, неконтролируемым эмоциям и делают Тюмора настолько большей фигурой, чем его, очевидно, не менее талантливые коллеги-перебежчики из авангардной электроники Arca или Sophie. «Kerosene!», ключевая песня «Heaven to a Tortured Mind», не просто устроена как радио-баллада, под которую начнет трясти головой, едва услышит, даже ваш батя, она устроена так потому, что эта форма идеально подходит нерешительной, медленно раскрывающейся, трепетной вокальной мелодии, которую Тюмор делит с вокалисткой Дианой Гордон. Где Arca или Sophie начали бы на пустом месте городить жуть и истерику из скрежета и ухания, Тюмор зовет на помощь гитарный соляк Uriah Heep – самой тошнотной волосатой группы 70-х, где, однако, за милую душу и сразу после King Crimson пикового периода играл один из самых амбициозных рок-музыкантов эпохи Джон Уэттон.
Сложнее всего рационализировать, почему это все не фиглярство меломана, типа каньевестовских сэмплов из King Crimson и Can, а упрямое продолжение и развитие той же минималистичной, интимной, домашней музыки, скленной за компом и только для себя, с которой Тюмор начинал. Во-первых, конечно, бросается в глаза спартанская редактура – 36 минут альбома легко было бы растянуть до часа, настолько «Heaven to a Tortured Mind» упакован мелодиями. Не умея пока сочинить гимн десятилетия вроде «”Heroes”» или мелодический шедевр вроде «Family Affair», Тюмор, однако, делает прилипчивые и разнообразные песни лучше почти всех ровесников. Ну, а во-вторых, почему, собственно, нужно стесняться музыки, придуманной для батиной тачки? Можно ли вообще сбежать с этой вечной поездки с родителями на дачу? Не вернее ли втянуться в музыку родителей и только приучиться, когда захочется, кемарить под собственный плейлист? Тюмор на все эти сложные вопросы для себя уже вполне ответил, и ответил очень убедительно.
Антон Серенков
Фильм «Штурмуя Вудсток»
Режиссер Энг Ли
Focus Features
Скромняга Эллиот вынужденно живёт со своими родителями в одной из деревень под Нью-Йорком, а не в самом Нью-Йорке, как собирался. Эллиот работает в умирающем родительском мотеле, а в свободное время на лужайке за мотелем проводит локальный фестиваль искусств (а театральной хиппи-труппе даже позволяет на неопределённый срок остановиться в собственном ангаре) и председательствует в деревенской торговой палате (где за символический доллар покупает в том числе и разрешение на проведение фестиваля). Летом 1969-го года до Эллиота доходит новость, что музыкальный фестиваль, который должен был проводиться в соседней деревне Вудсток, срочно ищет новую площадку, и тот сразу же смекает, что и мотель, и лужайка, и разрешение торговой палаты могут ему в ближайшее время очень пригодиться. Фестиваль – это, конечно, хорошо, но быстро становится ясно, что скромняга Эллиот заинтересован не в развитии хиппи-движения и даже не в финансовой выгоде, а просто хочет разнообразить свой досуг, импортировав упущенный городской хаос в родное задубье; и в кои-то веки посмотреть вблизи на красивых молодых мужчин – благо их среди организаторов, рабочих и посетителей фестиваля находится небольшая россыпь.
Основанная на реальных событиях картина «Штурмуя Вудсток» тайваньца Энга Ли вышла на 40-ю годовщину легендарного фестиваля в 2009 году, но провалилась в прокате и собрала очень среднюю критику. Оно и понятно – слишком многих не устроил тот факт, что, собственно, сцена фестиваля и музыканты в кадре так и не появляются, – похоже, что Ли с самого начала интересовали несколько другие вещи, нежели юбилейный восторженный оммаж субкультуре хиппи. Пользуясь завязкой с «Вудстоком», он проводит время за тем, чтобы зафиксировать на экране в мельчайших подробностях новизну ощущений выходящего в люди молодого человека. В ход идёт и гениальный кастинг неловкого и нежного комика Деметри Мартина на главную роль, и почти настолько же гениальный кастинг Пола Дано и Льва Шрайбера в ролях случайного приветливого хиппи и сердобольной трансгендерной охранницы соответственно, и самая реалистичная сцена ЛСД-трипа в истории кино, и бесконечное эротическое напряжение, которое будто из воздуха возникает в сценах совместного решения организационных вопросов с красивым продюсером, сцене знакомства с красивым электриком, в сцене валяния дурака в грязи в компании красивого друга детства, вернувшегося из армии.
Может показаться издевательством рекомендация этой картины, представляющей из себя идеальную галерею наглядных иллюстраций к лучшим сторонам массового человеческого контакта, какие только бывают, в тот момент, когда этот самый контакт из-за эпидемиологической обстановки сократился до минимума. Но ведь кино для того и существует, чтобы дарить радость переживания невиданных и невозможных в нашей жизни чувств, так что и до фильма Энга Ли, показывающего человеческий контакт на пике нежности, эротизма и свежести, дошла очередь быть востребованным не только среди самых чувствительных зрителей, но и вообще всех вокруг.
Никита Лаврецкий
Сериал «Руки прочь от кинокружка!»
NHK
Старшеклассница с совсем не кавайным голосом Масяни и её же ужимками объединяет усилия с самой популярной девушкой школы и одной предприимчивой дылдой, чтобы рисовать любительское научно-фантастическое аниме. Родители популярной школьницы уготовили ей карьеру модели и запрещают ходить в аниме-клуб – ничего страшного, клуб можно просто переименовать в «кинокружок», а потом уже как-нибудь доказать директору школы, что аниме – это тоже кино. Дирекция школы запрещает героиням участвовать в местном комик-коне и продавать DVD с аниме, снятым на базе школы, – ничего, сейчас предприимчивая дылда покажет бюрократам, где раки зимуют. Когда все организационные вопросы решены, основную часть хронометража можно посвятить действительно важным конфликтам – вроде баланса между скоростью рисования и количеством ключевых кадров, согласованию работы над фонами с художниками из соседнего клуба и выбору нового монтажного ритма с учётом не оправдавшего ожиданий саундтрека.
В нашем гиде по главным сериалам зимы мы высказывали скромную надежду, что гениальный аниматор Масааки Юаса в своём новом и самом мейнстримном сериале «Руки прочь от кинокружка» «привнесёт в сюжет хотя бы толику своего опыта и знаний из сферы рукотворной анимационной режиссуры», а он взял и многократно превзошёл эти ожидания. Этот увлекательный сериал совсем не похож на другие банальные аниме о милоте школьной жизни, а местами и вовсе напоминает личную автобиографию и документальный мастер-класс Юасы в одном флаконе (даром, что это не оригинальный сценарий, а адаптация манги).
Героини вспоминают о начале своего увлечения анимацией (одну из них когда-то сильно впечатлил домашний просмотр «Конана» Миядзаки; другая однажды увидела, как бабушка выплеснула в сад чай, и потом часами пыталась нарисовать капли, летящие по воздуху и сияющие в лучах солнца), а потом проводят многоминутные дебаты о тонкостях выразительного изображения всяческих видов движения. В этом сериале Юаса ясно формулирует мысль о том, что даже самая экспрессионистская анимация в мире (а Юаса ранее завоевал популярность именно ей) берёт своё начало в реализме; что без бесконечных проб и ошибок реалистичного изображения движения его преувеличенную, утрированную версию изобразить тоже не получится. В качестве дополнительного комментария о взаимосвязи реализма и субъективизма в анимации Юаса анимирует сцены общения и работы девочек в кинокружке предельно лаконично и обманчиво просто, а всю экспрессию бережёт для возникающих в каждой серии фантазий о будущем аниме и представленным трижды за сериал готовым работам разной степени мастерства и амбициозности.
Плохая новость состоит в том, что на постановке среза жизни этих школьниц Юаса просто-напросто скучает (в интервью он не скрывает, что давно не интересуется анимацией реалистичного движения и предпочитает по возможности делать всю реалистичную анимацию символьной), да и сцены грёз наяву и готовых аниме свободой и экспрессией едва ли впечатляют. Эти сдержанно-уважительные оммажи классическому Миядзаки совсем не похожи ни на подростковое воображение (всё слишком мило и ладно), ни на любительское экспериментальное аниме (за примером можно сходить не дальше самого раннего Юасы). В общем, история о процессе фантазирования у режиссёра вышла очень подробная и увлекательная, а вот сами фантазии подкачали.
Никита Лаврецкий
Комиксы «Людоеды» и «За руку с демоном»
Ёскэ Такахаси
Фабрика комиксов
Бум выпуска манги на русском (в последние годы на русскоязычном рынке продажи именно японских комиксов, кажется, опережали все остальные) привёл к тому, что руки издателей начали добираться и до очень нишевых, малоизвестных за пределами родины авторов. В начале 2020-го года екатеринбургская «Фабрика комиксов» выпустила два сборника Ёскэ Такахаси – в мало соответствующем местному статусу этого мангаки увеличенном издании под твёрдой обложкой и на плотной бумаге. Удача читателей состоит в том, что Такахаси, несмотря на свою скромную популярность, – это действительно прекрасный автор жестокой, абсурдной и дикой хоррор-манги.
Рассказы Такахаси время от времени бросаются в две крайности: часть из них, как, например, «Письмо в бутылке», напоминают скетчи из «Монти Пайтона» (мальчик на протяжении всего своего детства получает серию писем в бутылках от королевы таинственной далёкой страны; возмужав, отправляется к ней, но не на свадьбу, а на разборки, ведь та отвлекает его от видеоигр и карьеры аудитора); другие просто рисуют череду изобретательных в своём садизме образов (в их числе вынесенный в название сборника рассказ «Людоеды» о нападающей на прохожих людоедке); большинство рассказов располагаются где-то посередине (при этом сборник «За руку с демоном», кажется, слегка тяготеет к первому типу, а «Людоеды» – ко второму). В обоих случаях непросто объяснить достоинства комиксов Такахаси путём пересказа: во-первых, он обладает прекрасным чувством комедийного тайминга, лучшие его комиксы способны бесперебойно удивлять и развлекать читателя; а во-вторых, он восхитительный мастер рисунка, стилизованного под ретро, но неуловимо свежего и динамичного, – здешние кровавые схватки, нарисованные изящно вьющимися линиями чередующейся толщины и густыми подтёками чернил, можно рассматривать бесконечно, в отрыве от любого сюжета.
Увы, бум мангапечатания из-за эпидемии нового коронавируса рискует резко оборваться вместе с крахом всей остальной неокрепшей индустрии русскоязычного комикса. Что ж, не будем лить лишних слёз, если чудеса закончатся, а вместо этого лучше ещё раз улыбнёмся, потому что такое чудо, как Ёскэ Такахаси, с нами всё-таки произошло.
Никита Лаврецкий
.jpg)
Mark Steinmetz for The New Yorker
Все знают, что в Африке полно голодающих детей и помогающих им добросердечных людей из стран, где голодающие дети редкость. Немногие знают, как конкретно эта помощь выглядит. Например, в Уганде, как правило, уже прямо загибающихся от голода детей родители приносят за тридевять земель в больницу. Доктора немного колдуют над детьми и, если все проходит хорошо, сдают их в благотворительный центр с добровольцами без медицинского образования, где детей через капельницы кормят и следят, чтобы не отказали органы. Здоровеньких детей выдают обратно на руки родителям и те уводят их в деревни, где либо вообще не выращивают еду (а только сахарный тростник на продажу), либо в семьях так много жен, детей и черт знает кого, что неспособные по возрасту заботиться о себе дети опять тощают, подхватывают туберкулез, малярию или уже прямо ВИЧ, после чего их снова несут к докторам. Всегда ли угандийские крестьяне понимают, что врачи – это белые люди в белых халатах из города, а не белые люди в белых халатах из находящегося неподалеку благотворительного центра? Обширная и превосходная свежая статья в «New Yorker» ведет к тому, что «нет» – это был бы еще хороший ответ.
Формально текст рассказывает историю судебного иска, поданного несколькими угандийскими крестьянами на приехавшую в 19 лет из зажиточной и богобоязненной американской семьи сразу в африканскую глушь Рене Бах. В 2013-м году Бах вроде как приняла в благотворительный центр, которым руководила, совсем загибающегося ребенка, подключила к каким-то трубкам, а через пару дней ребенка уже выдали на руки матери мертвым. Мать, у которой это был шестой ребенок, а седьмым она была беременна прямо в этот момент, пошла в суд.
Парой штрихов Бах превращается в чудовище. Она руководила медсестрами, не имея вообще никакого образования, а на вопросы оказывающихся рядом специалистов типа «нет ли у больного противопоказаний к лекарству» имела привычку с улыбкой отвечать «не волнуйтесь». Она никак не развеивала уверенность местных жителей в своей компетенции, но, конечно, с юридической точки зрения к ней было не подкопаться: все родители подписывали бумаги, что понимают, куда сдали ребенка. Бумаги были на английском.
На чистую воду Бах первой вывела другая женщина-волонтер, для которой Бах стала олицетворением популярного у американских интеллигентов «комплекса белого спасителя». Женщина создала целую организацию для борьбы с добренькими белыми неумехами Африки. Проблема только в том, что женщина и сама белая. А еще она несколько лет пыталась с Бах подружиться, считая ее клевой и прикольной, а когда не смогла, начала строчить в фейсбуке посты, про которые даже сама теперь вспоминает со стыдом. Еще у женщины психическое расстройство, унаследованное от отца-абьюзера. Еще она ведет инстаграм «Барби-спасительница», где куколка барби путешествует по миру и фоткается со спасенными чернокожими младенцами. Себя она характеризует как белую спасительницу в завязке.
Такими же ни на что не годными силами добра оказываются родители покойных детей: не скрываясь, они говорят, что затеяли все только ради денег. Вообще на всех белых людей они смотрят исключительно как на мешки с деньгами. Один из свидетелей по делу, водитель из местных, начинает слать авторше статьи после интервью самую настоящую детскую порнографию в месенджере. К этому моменту статьи сама завязка выглядит несколько иначе, сам «африканский голод» обретает другой смысл: дети там умирают не потому, что совсем нечего есть, взрослые же вот что-то едят, а потому что в сутолоке и бестолочи крестьянских семей про них просто забывают. К этому моменту уже не удивляешься, что, вообще-то, даже чисто в смысле статистики, выживаемость детей в центре Бах была выше, чем в самой лучшей угандийской больнице.
В конце рассеивается последнее ощущение координат в истории. Никто не виноват, все живут в узком загончике своих желаний и доставшихся от родителей сценариев, а дети – ну что дети, бабы еще нарожают.
Антон Серенков
Обложка: Focus Features
