«Все супер-пупер»: зачем молодые люди идут работать в музеи

Никита Монич

Младший научный сотрудник Национального художественного музея Республики Беларусь

 

По образованию я переводчик с китайского, закончил факультет международных отношений. Пошел на практику в музей, устроился на полставки, водил экскурсии, потом просто распределился сюда. На факультете таким выбором были немного удивлены. Потом я еще пошел в магистратуру на истфак, после – в аспирантуру университета культуры. Сейчас я младший научный сотрудник отдела русского и зарубежного искусства, делаю поползновения на статус просто научного сотрудника. Как только им стану, сразу закажу себе визитки, «научный сотрудник» стильно смотрится. А то сейчас, когда после экскурсии у меня просят визитку, чтобы посоветовать знакомым, я говорю: «Извините, я еще очень маленький». А заказать экскурсию со мной просто – надо позвонить в экскурсионку нашего музея и сказать: «Нужен Никита». Или: «Татуированный чувак».

 

Вот какой рабочий день ожидает меня сегодня, во вторник. В музее выходной, но покой нам только снится. Я как полставочник из-за аспирантуры работаю только половину вторника, среду и четверг, но это не значит, что я не прихожу сюда в другие дни. Вот сейчас мы с вами поговорим, я выпью кофе, покурю и сяду писать научное описание японских свитков конца 19 – начала 20 века. Буду копаться в сюжетах, пытаться разобрать надписи, разъяснять, что на них изображено. Это такой маленький искусствоведческий детектив, затягивает невероятно. Даже сложно сказать, что увлекательнее: выставку, например, курировать или собирать материалы для экспертизы.

 

 

Любой человек может воспринять любое искусство. У меня есть про это история. Был последний день выставки Марка Шагала, я вел последнюю экскурсию – сначала было человек 10, к концу экскурсии их стало уже под 40. Я что-то рассказываю, рассматриваю группу и натыкаюсь взглядом на человека: выше меня на голову, голова – размером с эмалированное ведро, лысая. Выражение лица – как у маски демона из монгольской мистерии «Цам», голова сразу переходит в шкаф, шкаф перетянут блестящим пиджаком. К нему льнет женщина в стиле «ничто так не красит, как перекись водорода». И я думаю: что они здесь делают? Если такие люди и ходят в музей, то только в Лувр, когда их туда вывозят на автобусе. И тут этот мужик говорит: «Я скажу так. Я пришел сюда впервые пять дней назад и ничего не понял. И я хожу уже пять дней, чтобы разобраться. И сейчас я вам могу сказать: Шагал – художник удивительной глубины и фантастической выразительности». Я опираюсь на стену, чтобы не упасть, начинаю разговаривать с этим колоссом, с этим человечищем, и вижу, что он понимает эстетику, символику, экспрессию Шагала лучше, чем некоторые мои знакомые с искусствоведческим образованием. Он терминов не знает, но простыми словами говорит самую суть. Может, у него была образованная бабушка, но эпоха распорядилась иначе, и он выбрал, так сказать, другую стезю. Или это просто трепетная натура в могучей телесной оболочке.

Вот я люблю и умею разговаривать, делаю это всегда и везде

Люди приходят работать в музей не для денег. Для удовольствия, большого удовольствия. Вот я люблю и умею разговаривать, делаю это всегда и везде. Нарциссизм и самолюбование тоже присутствуют, конечно. Поэтому мне хочется еще начать преподавать, а пока я читаю отдельные лекции в музее. Недавно подвизался еще гидом-сопровождающим, вожу группы туристов в Европу.

 

Иногда, когда у меня нет экскурсий, я хожу по музею и просто смотрю на все, как обычный посетитель. В первом зале русского искусства есть большой портрет Екатерины Великой, по бокам – два интимных портрета кисти Рокотова и Левицкого, две молодые девушки, сестры, очень по-разному написанные. Иногда я останавливаюсь и смотрю на них – бывает, мне больше нравится госпожа Кутайсова, бывает – госпожа Рознатовская.

 

 

 

Лизавета Елиневич

Научный сотрудник музея-мастерской  З.И. Азгура

В 16 лет я пришла в музей и влюбилась в музейного работника. И все! До этого я училась в физико-математическом классе, вся моя семья закончила БНТУ, дедушка был директором завода «Горизонт». А я пошла в университет культуры на музейное дело, потом устроилась на работу в фондовый отдел музея Янки Купалы. Полгода работала очень спокойно, потом заскучала. Сейчас это кажется детским садом, конечно, но я завела личный аккаунт Янки Купалы на фейсбуке, отмечала, где он в каждый конкретный день, вся его жизнь там была! Я завела и аккаунт Владиславы Францевцы, чтобы в будущем поженить их. У Купалы уже было две тысячи друзей, когда мне пришло письмо, что кто-то пожаловался, и фейсбук требует, чтобы я подтвердила свою личность и выслала скан паспорта. Я не растерялась и выслала скан паспорта Янки Купалы. Аккаунт забанили. Короче, это история о том, что настоящий музейщик везде найдет себе занятие.

 

С августа прошлого года я работаю в музее-мастерской Азгура. У нас всего один отдел, в котором есть руководитель и четыре научных сотрудника – два мальчика и две девочки, мы тут все по гендеру живем. Нам всем лет по 25. Я провожу экскурсии для детей, веду коллекцию – сейчас нужно описать все письма Заира Азгура в специальной базе. Еще всегда нужно готовить будущие мероприятия – Ночь музеев у нас посвящена Параджанову, впереди еще «Кинемо».

 

 

Я автор и куратор «Ночи искусств». Я ее придумала, потому что очень хочу тусоваться, но у меня ненормированный рабочий день. И когда я ухожу с работы, мне остаются только клубы и бары. И я подумала, что пора воспользоваться служебным положением. Проект я немного подсмотрела в Москве, очень люблю туда ездить. Но у нас все по-другому, локально – кино на потолке, видео-арт, диджеи. Мы все обговорили с ребятами и директором, очень демократичной и классной женщиной, и в ночь 31 января открыли двери. Мы не ожидали такого! Нам пришлось отказать где-то 70 людям на входе, потому что просто не было мест, все друг на друге сидели. Даже в два часа ночи в музей приходили люди и кричали: «Пожалуйста, пустите нас, мы заплатим вдвое!» Вторую такую ночь мы провели недели две назад, пришли 150 человек, все было невероятно.

Даже в два часа ночи в музей приходили люди и кричали: «Пожалуйста, пустите нас, мы заплатим вдвое!»

Мероприятие делает огромная команда людей, совсем бесплатно – Лиля приносит кресла-груши, прекрасный Гриша спасает аппаратурой, волонтеры вообще как бойцовые рыбки! В январе позвонила девушка Оля: «Я хочу быть у вас волонтером». Я объяснила, что могу предложить ей только очень много работы и ничего взамен, Оля сказала, что ей ничего и не надо. Я говорю: «Вы вообще существуете?» И вот Оля привела еще и свою подругу, и они очень крутые помощники. И вообще, мы постоянно нуждаемся в волонтерах.

 

Почему другие музеи не устраивают ночные мероприятия? Потому что это физически очень сложно организовать. Нужно, чтобы работали все – касса, гардероб, охранники. Нужно добиться согласования этого мероприятия. Это не самая простая дорога. А мы это делаем, потому что тут офигенная команда. Мы все зайчики и котики. И для каждого из нас важна статусность этого места и осознание того, что мы делаем что-то особенное. У нас и Ночь музеев всегда всю ночь. Потом наутро мы все ходим, обнимаемся, кричим: «Ой, вы такие молодцы! Нет, это вы молодцы!» Все это похоже на музейный рай.

 

 

 

Екатерина Москалюк

Научный сотрудник Музея истории белорусского кино

 

Училась я сначала в Глебовском училище, а потом в БГУ на кафедре дизайна гуманитарного факультета. По диплому я дизайнер и ни в каком музее работать никогда не собиралась. Когда писала диплом, я выбрала себе тему белорусского кино. Пришла сюда, потребовала экскурсию. Работавшая на моей нынешней должности девушка не согласилась ее проводить и позвала директора. Он провел долгую экскурсию, я его потом замучала вопросами. А он человек подозрительный, моим напором он был сильно недоволен и все спрашивал: «А почему вы этим интересуетесь?» Нехотя выдал мне фильмы для диплома, заставил все тут писать, потому что выносить их нельзя было. Потом я еще много раз приходила и по делу, и просто так, и видела с его стороны только апатию. Когда защитила проект, устроилась работать в дизайн-студию, хотя мне там не очень нравилось. И вот где-то через полгода захожу в музей просто кино посмотреть, а директор такой: «Где вы ходите?!» Музей как раз искал все эти полгода сотрудника, и он был совершенно уверен, что я – идеальный человек на это место, а никаких контактов моих у него не было, и он просто все это время ждал, когда же я приду.

 

На три этажа музея приходится всего шесть сотрудников: кассир, смотритель, комендант и три человека в дирекции. У нас есть вечерние сеансы и, естественно, сотрудник не может работать с девяти утра до девяти вечера, поэтому нам приходится работать в две смены. Мы работаем и в выходные, и в праздники, вечерние сеансы почти каждый день, поэтому много сил уходит просто на организацию графика. На показах кино в 15.00 и 18.30 нужно прийти с пультом, включить фильмы, до этого мы проводим экскурсии для школьников. Остальное время – подготовка будущих мероприятий, анонсирование и, когда мероприятие проходит, создание отчетов. Пока работаю тут, я переоборудовала холл, завела нам социальные сети, стала заниматься всей печатной продукцией музея. Сейчас разрабатываем наружную рекламу и сувенирную продукцию, например.

Когда приходит зарплата – руки опускаются. И при этом такую работу сложно получить

Раньше у нас работала смотрителем Раиса Семеновна, возможно, вы видели ее, она еще все время в большой шляпе ходила. До этого она была художником по костюмам на «Беларусьфильме», всегда позировала нашим художникам и у нас отвечала за создание артистической атмосферы. Наш комендант тоже антуражный человек – на двери в подвал, где он хозяйничает, повесил табличку «Хранилище вечности». Мы подарили ему оставшиеся после Нового года золотую пудру и блестки, а он на следующий день обсыпал ими все. Касса была в блестках, батареи, стол, елка. Я спрашиваю у него: «Как же мы будем дверь открывать, мы же испачкаемся!» А он говорит: «Не переживайте, я сахарной водичкой все полил. Она подсохнет и все будет хорошо». У него вроде еще остались блестки, так что это, я уверена, не конец.

 

Музей не может быть просто хранилищем экспонатов. Основная наша деятельность направлена на придумывание акций и взаимодействие с публикой. Делать все это – одно удовольствие, но когда приходит зарплата – руки опускаются. И при этом такую работу сложно получить. Нельзя просто так закончить истфак и прийти работать в музей, нигде даже не висят вакансии. Сюда постоянно заходят наши режиссеры, кинокритики, операторы, киноведы, проходит много творческих вечеров, и если ты любишь кино, то это все очень радует. Просто я люблю кино, люблю смотреть у нас фильмы, люблю их обсуждать и слушать, как другие обсуждают.

 

 

 

Камила Янушкевич

Заведующая научно-экспозиционного отдела МСИИ, куратор ЦСИ

Я закончила истфак БГУ, отделение искусствоведения и музееведения. И пришла на практику в Музей современного изобразительного искусства – просто шла по проспекту, увидела вывеску, зашла и поняла, что он ничего. Сначала меня взяли в отдел фондов, я там работала с бумажками. Посидела-посидела я там и поняла, что надо уже оттуда отчаливать. Но я все равно каждый день ходила радостная, всем улыбалась и говорила, что счастлива. По натуре я вообще быстрая – восемь лет мотокросса, тайского бокса и карате. И начала ходить по другим отделам, спрашивала «а чем помочь, а чем помочь», а потом просто села попой в отделе выставок и сказала: «Все, я буду работать здесь». Потом я начала устраивать свои выставки и ходила уже вообще обалдевшая от счастья. А потом я стала заведующей научно-экспозиционного отдела.

 

Недавно была плохая погода, и я подумала – посмотрю на историю своей жизни в фотографиях. Смотрю и думаю: «Да ладно!» Вот столько всего сделала! Я специализируюсь на стрит-арте, дружу с ребятами из журнала Signal, и я в качестве куратора сделала первую в Беларуси выставку стрит-арта в государственном музее. Тогда было бешеное время: открывала эту выставку, была куратором Ночи музеев, сдавала госы и дописывала диплом. И все нужно было успеть за три дня. В общем, это была круглосуточная работа – среди ночи, когда был монтаж экспозиции, я позвонила директору музея и сказала: «Кажется, у меня выставка не получается». Директор сказала: «Все нормально, я приду утром и посмотрю». Это были дни, когда я кока-колу запивала кофе, а потом снова кока-колу.

 

 

Еще я делала выставку Виктора Малышчица «Беларусь у абдымках зорак». Увидела его фотографии в фейсбуке, когда он их только выложил. Я взяла и позвонила ему. Ведь куратор должен быть таким – вылавливать молодых активных людей отовсюду. Выставку думали делать две недели, а продлили на три месяца – люди на нее шли и шли, все было супер-пупер. Потом мы с ним ездили с выставкой в Берлин, сейчас эти фотографии висят в Париже. Когда я ему первый раз звонила, так стремно было, а оказалось, что он в соседнем доме от ЦСИ живет. И теперь, когда я пью чай в кабинете, смотрю в окно и вижу, как он идет по дорожке, сразу звоню и говорю: «Поднимите глазки, я вас вижу. Витя, кто самый лучший куратор?» – «Камила, конечно, вы!» – «Ну все, хорошего дня, Виктор».

 

Недавно была плохая погода, и я подумала – посмотрю на историю своей жизни в фотографиях. Смотрю и думаю: «Да ладно!»

Еще я делала проект Vulica Brazil, когда бразильские и белорусские художники разрисовывали улицу Октябрьскую, мы тогда в ЦСИ ночевали. В этом году хотим, чтобы зарубежные гости и наши перцы сделали муралы на стенах жилых домов на улице Энгельса, сейчас все согласовываем. Вообще у нас офигенный и самобытный стрит-арт, парни классные, без понтов.

 

Вопрос, который я ненавижу: «А что автор хотел этим сказать?» Я всегда отвечаю: «Все и ничего!» И люди тогда говорят: какая глубина! Но вообще я считаю, что все должно быть просто. Я не люблю, когда люди выдумывают что-то и раскручивают это, как это делают в некоторых галереях, к сожалению. Когда человек не может простыми словами объяснить концепцию, значит, он сам не врубается. Когда начинают использовать слова «нарратив», «постмодернизм», «бинарность». Они как будто говорят: «Я в домике». А ты не прячься, выйди со мной на контакт, с простым зрителем, будь крутым.

 

Вообще, после пары лет в Музее современного искусства у меня розовая пелена немного спала. Потому что ты чувствуешь энергию места: там раньше был ресторан «На росстанях», где справляли свадьбы и поминки, потом была ментовка, а потом мы, музей. Это ж карма, понимаете? А к осени ЦСИ и МСИИ объединят в единый Национальный центр современного искусства. Музей будет для тех, кто постарше, а на улице Некрасова в Центре будут просто кайфовые молодежные тусы.

 

На музейную зарплату особо не поживешь, у всех есть что-то еще – фотография, переводы или просто родители купят сосисочку. Я не хочу быть директором музея, потому что мой директор зэ бэст. Просто сейчас я больше всего люблю искусство и общаться с новыми людьми. Но еще я люблю путешествовать, фотографировать, бегать, прыгать и отжиматься.