Лучший белорусский фотопроект о жизни 20-летних девушек, и не спорьте

– Почему ты решил снять проект про девушек, а не про парней?

– В общем, в Витебске готовились к Славянскому базару этим летом. И по всему городу были развешаны исторические плакаты. Каждое утро я ходил там, где висел плакат княгини Ольги – она очень прилежно сидела на своем троне или каком-то другом дорогом кресле, у нее была длинная коса до пояса. Я так часто на нее смотрел, что стал сопоставлять этот плакат с девчонками, которые проходили мимо. И стал щелкать знакомых. Я подумал, что сейчас же девушки и женщины выглядят совсем не так, как раньше – притом, что еще даже бабушка говорила моей сестре: «Коса – женская красота». И мне это выражение так нравилось. А сейчас же косы не носят. Наоборот, хотят избавиться от кос, даже побриться налысо, чтобы показать, что тебе не важны косы и все, что с ними связано. А если носят, то в другом смысле.

– В описании проекта написано, что ты фотографировал девушек в том возрасте, когда их грезы разбиваются о реальность. Так какие такие их грезы уже разбились?

– Я фотографировал девушек где-то от 16 до 24 лет, больше всего тех, кому лет 20. Когда щелкал, спрашивал, как им вообще живется. Ну, какие грезы разбиваются: вот когда люди уезжают в другую страну навсегда и возвращаются через два месяца. Была знакомая, которая всем везде написала, что навсегда уезжает отсюда, уже искала квартиру на Манхеттене. Вернулась оттуда через два месяца – сказала, что соскучилась по гречке. Или знакомая, которая бросила универ ради парня-диджея, думала, ее ждет классная жизнь – а они через пару месяцев расстались. Некоторые меняют по четыре работы за год, ничего не нравится.

Когда приезжаешь в Минск из небольшого города, начинаешь себя более независимо ощущать не в материальном смысле, а вообще – как будто тебя ничего не держит и ты можешь всё бросить. И когда сталкиваешься с этим после простых школьных будней и маминых пирожков – это сложно. Это проект не про погожее утро, а про пасмурный вечер. Когда у тебя срывает башню по полной программе от того, что тебе всё можно, а на самом деле это не так.

– То есть у тебя в основном в проекте – девушки, которые недавно приехали в Минск, да? О чем они мечтали?

– В основном все приехали учиться, да. И почти все – крейзи. У меня есть знакомая, которая ела горох и морскую капусту целыми днями, только чтобы купить сумку Comme des Garçons. Там еще была какая-то акция, сумка стоила дешевле, и моя подруга такая: черт-черт, такая крутая сумка, пофиг, что нечем платить за квартиру. Еще у меня есть две знакомые, которые трудятся в поте лица, а потом всю зарплату спускают на шмотки в том же магазине, где и работают. Или вот одна девушка в 16 сорвалась из своего города и приперлась в Санкт-Петербург. Работала там на всяких подсобных работах четыре года, а потом взяла и вернулась домой.

Вообще, в этом возрасте никто не понимает ни про какие цели. Я таких мало знаю, кому до 24-х и у кого есть какие-то цели. Это очень импульсивный возраст. Ты можешь менять работы, переезжать из одной квартиры в другую, возить все эти матрасы и закатки огурцов от родителей и питаться только ими. Это возраст, когда ты вообще не понимаешь, что тебе делать. Вроде понятно, что нужно учиться, заканчивать и работать, но вроде так не хочется. Хочется все испортить и сломать этот идеальный план. При этом все как будто ждут, что кто-то подскажет им цель. Или, если есть какая-то цель и они ее достигают – дальше сидят растерянные. Например, хотели переехать в Минск – переехали. А куда дальше идти и что делать, непонятно.

В основном у всех мечта – это уехать. Если спросить, какая главная сложность в жизни девушек в Беларуси, я отвечу – уехать из Беларуси. То есть почему-то почти все, у кого спросишь «ты собираешься уезжать из Беларуси?», ответят «да, конечно» – и потом называют миллион вариантов городов. Естественно, 80-90% здесь останутся, но сказать, что ты хочешь отсюда уехать – это как правило хорошего тона.

– А они хотят уехать – или только говорят так – потому что им кажется, что здесь нет работы, которая им понравится?

– Да просто они от себя хотят уехать. Ну, мне так кажется. Потому что вот приедешь ты в Лос-Анджелес и будешь ныть, что у тебя там кожаные ботинки от влажности гниют. Везде можно найти свой маленький ад.

– А ты переезжать не думаешь?

– Конечно, думаю, мне же 19!

– А вот смотри. У тебя в описании – цитата о том, что я красивая и умная, но почему же у меня нет денег, это несправедливо. Как думаешь, если бы у девушек из твоего проекта были деньги, они бы были счастливее? Потому что весь же проект у тебя меланхоличный, на первой фото вообще девушка плачет.

– Да, очень меланхоличный и подростковый, как и все у меня.

– Ну, если бы ты сделал проект про 25-летних «успешных» девушек, которые «хоть что-то делают и не сидят на месте», было бы странно. А так ты почти в том же состоянии, что и девушки и парни в 20 – кругом сырость, неустроенность, шум и туман.

– Так это итс май лайф! А мне писали даже в личку: «Стас, почему ты не снял успешных девочек – хороших, приличных?» Но их же и так все видят. Все прекрасно могут посмотреть на них в телевизоре, на плакатах БРСМ и в инстаграме. А инсайт реальных 20-22 лет в моей тусовке – такого я в свободном доступе не вижу. Но все почему-то видят в моих фото супергниль и супергрязь.

– Так а чего супергниль – все как есть. Вон какая погода полгода, постоянно хочется спать и есть. Зачем еще травить себе душу фотографиями 25-30-летних девушек, которые постоянно отчитываются в соцсетях, что ходят в спортзал, как штык, едят пророщенные бобы, читают книги по тайм-менеджменту и при этом, конечно, у них у всех «проекты» и они много и продуктивно работают – то есть «пашут», они любят это слово, как и слова «осознанно» и «мудрее». Обычно через полгода-год многие из них начинают писать, что у них в тот период была депрессия и они пили почти каждый день, и все это было вранье. Непонятно только – если было так плохо, откуда столько сил на аккуратные кадры и инстаграм-фильтры.

– Так да, у всех есть грязная одежда, лужа перед домом и старая переполненная пепельница на кухне. В инстаграме такого почти нет. Например, в проекте есть фотография бабки, которая жжет костер на заброшенной остановке. Я подошел к ней, спросил: зачем вы это делаете? Она говорит: так никто же не жжет – вот я и жгу. Я хотел показать вот эту нелогичность, абсурд обычной жизни.

– Так подожди. Если бы всем дать больше денег, они бы стали счастливее?

– Да у них бы не было этих денег. Ну это невозможно!

– А тебе много девушек говорили, что их цель – стать богачками?

– Нет! Да они не знают, что у них за цель. Никто ничего не знает. Все просто думают, что скоро что-то в их жизни изменится. Те, кто пытаются что-то поменять радикально, смотрят – а ничего же не получилось, все осталось, как и было. Это не только про девчонок, это и про парней этого возраста.

– Вот у меня тупой вопрос. Почему так много фото туалетов?

– Ну, может, потому что они есть? Вот у тебя в жизни бывают туалеты? Вот и тут они есть. Туалеты – это отсылка к тусовкам.

– А почему в проекте про девушек есть фото двух сутулых мужиков на какой-то стройке? Почему есть фото молодых голых мужчин – понятно, а эти чего?

– Я хотел отразить такую штуку, как не очень хорошие районы. Всем сначала приходится жить не на Якуба Коласа. Эта фотка снята на Тракторном заводе. Мужики идут на завод – они мне так сказали, когда сигареты стрельнули. Там целый район полностью заброшенных двухэтажных домов – мне показалось, что в проекте про девушек и их молодость это нужно, ходил там и фоткал.

– Ну, и про парней тогда расскажи.

– Парни в этом возрасте скованные и ни о чем не думают. Ну, о политике, наверное, любят погундеть. Никто не понимает поведения друг друга. Все думают, что могут издеваться друг над другом, жениться и разводиться через полгода. Я люблю, когда мои подруги созваниваются и начинают выяснять: где он что лайкнул, что он написал, что это могло значить, что могла значить песня на его стене, которую он скинул 15 минут назад, и что это значит, если знакомая, которую он лайкал, онлайн в то же время, что и он. Еще неожиданно оказалось, что в тусовке нельзя быть шлюхой. Кто бы что ни говорил про свободу нравов, между собой все всё равно обсуждают, кто шлюха, а кто нет.

Вообще, я не хотел показать, что жизнь 20-летней девушке в Беларуси – это сидеть в спидозных грязных тряпках и жрать капусту, там есть и богатые девчонки. Я просто хотел показать лицо этого возраста.

– Поэтому проект начинается с фотографии плачущей в метро девушки?

– Весь прикол в том, что она не плачет, она просто много работает и не красилась в тот день! Она работает официанткой, и это был ее единственный выходной за месяц. Она закончила ночную смену в 4 утра, в 11 встретилась со мной. И она стоит в переходе, идет эта черная толпа, сносит ее, бедняжку.

– Зачем она так много работает?

– Говорит, что ей нравится. Приехала из Солигорска, поступила, потом бросила универ. А теперь за жилье платить надо. И я бросил универ. Тоже надо за жилье платить, поэтому я стал снимать лавстори и свадьбы. А вот еще одна знакомая есть, она после школы сразу устроилась на заправку. Работает там два года. Больше ничего не происходит. Просто ждем, что что-то изменится.

– Как думаешь, что происходит с людьми, которые в 20 хотят сломать идеальный план, сбрить косы и бросить всё, когда им исполняется 27-30?

– Становятся хорошими мамами. А что, они все станут художницами, перформерами и главными диджеями Восточной Европы? Нет, конечно. Почти все успокаиваются. В Минске была тусовка «котики привет». Эти ребята собирались где-то в 2015-м на Немиге на травке, такие сходки были. Тогда еще была аск-волна, были свои аск-селебы. И они сидели на травке и обсуждали радикальный феминизм и права ЛГБТ. Я туда пару раз ненароком попал. И сколько я уже видел этих радикальных лесбиянок, которые сейчас счастливо живут со своими парнями, и трансгендеров, которые теперь завели бьюти-инстаграмы и рассказывают, как быть ухоженной женщиной.

Фото: vk.com/phkard