Все сложно: лучшие фотографии о том, как быть молодым в Беларуси

Автор:Юля Волчёк

Журналист «Как тут жить» поговорил с шестью фотографами, по чьим фотографиям будут судить о нынешнем молодом поколении через десятки лет.

Александр Веледимович

32 года, Витебск | Портфолио

Я прожил девять месяцев в Петербурге, но все-таки вернулся в Витебск. Не сложилось. Правда, родной город стал немного чужим. Я смог посмотреть на людей и улицы отстраненно. Я хотел сделать коллективный портрет молодых людей, такая типология в духе Зандера и Аведона. Может, я думал о модном слове «исследование» – сейчас сложно вспомнить. Был еще личный вопрос – границы юности, где она начинается и где заканчивается. Какая-то такая штука в голове крутилась, так «Юность» и получилась.

Во время съемки все поменялось. Я понял, что снимаю не реальность, а свое прошлое. Я фотографировал людей, которыми я мог бы быть. В 2002-2003 году я ходил по тем же самым местам, сидел с неформалами на витебской «стене», у кафе «Для вас», которое сокращенно называлось «У Васи», и на «яме». А в 2010 году я там гулял с камерой и делал портреты. Сначала наблюдал издалека, потом мы как-то неуклюже знакомились, многие удивленно рассматривали Rolleiflex, спрашивали, зачем я делаю фотографии. Иногда у ребят возникали подозрения, что я отношусь к каким-то правоохранительным структурам, потому что я спрашивал, как их зовут, где учатся или работают. Хотя я выглядел, как они: в ГДР-овской старой униформе, джинсах, кедах.

Мне интересно фотографировать людей так, чтобы они были похожи на тех, с которыми мне бы хотелось жить на одной планете

Потом больших компаний неформалов в местах, где я ходил, стало меньше. Или они вообще исчезли. Я недавно ходил через «яму», там сидела пара людей, обычно одетых, без провокаций. Просто джинсы, даже не рваные. Просто рубашечки. Никаких экзотических причесок. Мне показалось, что я успел захватить кусок особенной уличной жизни. Я не говорю, что все исчезли. Этих парней в черных майках и с гитарами раньше милиция гоняла, но они возвращались. Один знакомый сказал, что виноваты соцсети, но тут, конечно, лучше социологические исследования проводить. Да я и по себе сужу: если ты хотел о чем-то поговорить в 2002 году, то шел на «стену» или «яму», потому что не было мобильника, интернета и соцсетей, а там было твое племя. Там можно было почувствовать некую общность.

Мне интересно фотографировать людей так, чтобы они были похожи на тех, с которыми мне бы хотелось жить на одной планете. Я как будто создаю идеал. Я не стараюсь показать их некрасивыми. Я смотрю, чтобы у них были красивые жесты, красивые лица. Конечно, на вкус и цвет товарищей нет, но я не люблю подчеркивать асимметричность лица. Можно сказать, что меня интересует некий возрожденческий стандарт. Не то чтобы я снимаю людей в духе Ренессанса, нет, ни в коем случае, но, слушай, я хочу, чтобы люди выглядели достойно. Я не пытаюсь быть с ними циничным или ироничным, я хочу по-доброму к ним относиться. Нам нужны свои герои.

Про свой возраст я не думал. Ну, живешь и живешь как-то. Я, наверное, буду одним из тех, кто не знает, что такое быть молодым в Беларуси. Потому что в последнее время вообще странно себя чувствую тут. Ну, дома хорошо чувствую, на улице многому удивляюсь. Иногда выпадаю из реальности.

Юлия Назарова

31 год, Минск | Портфолио

В детстве у меня был личный фотоаппарат, мыльница с выезжающим объективом. Нажал на кнопку – и все получилось. Мама работала в фонде наследия Чернобыля, и поэтому мы с сестрой много путешествовали. Я таскала фотоаппарат с собой во все путешествия. Потом я долго не снимала. А через много лет я решила, что мне нужен какой-то глоток воздуха. Пошла на курсы, бросила работу в IT-сфере, потому что поняла, что теперь фотография – моя жизнь.

Как и большинство фотографов, я снимаю людей, которые меня цепляют. Бывает, я встречаю их на улице или просто пишу кому-то с интересной внешностью. Но обычно люди близкого круга. Появилось желание снимать – сидишь, думаешь, кому позвонить. Близким людям не нужно объяснять, почему нужно раздеться и залезть на дерево.

Серия «Old cupboard», скорее, вообще про СССР. Это какая-то рефлексия, ностальгия по детству. Попадая в такой интерьер, я ощущаю запах детства, вспоминаю какие-то мимолетные картины, граммофоны, эти сифоны и бидоны с молоком. Это попытка остановить что-то ускользающее.

Я ищу людей, которые продолжают жить в этом. Не знаю, может, это съемная квартира, может, квартира бабушки, а все выкинуть некуда, или не хочется, или не важно. Плюс сейчас какое-то огромное количество девочек обожают секонд-хенды. У меня, кстати, есть очень много платьев из 80-х и 90-х, и я понимаю, что мне в них комфортно, мне в них нравится. И поколение людей, которым сейчас 25-35, – такие же. Мне есть о чем поговорить с ними и есть что отрефлексировать вместе. И есть какой-то набор вещей, каких-то занятий, которые понятны только им, и я периодически натыкаюсь в интернете на вопросы «а вы знаете, что такое тамагочи?» или на девочек, прыгающих в резиночки, и понимаю, что только конкретному количеству людей это понятно. Люди младше уже не понимают, о чем я говорю.

Как бы фотографы ни доказывали, что они пытаются видеть душу другого человека, видишь ты все-таки себя. Мои фотографии – это автопортреты. А как быть молодым в Беларуси? Мне кажется, это абсолютно не зависит от страны. Если ты молод, то неважно, сколько тебе лет физически – 93 или 15.

Алексей Наумчик

32 года, Минск | Портфолио

Я должен был быть инженером. Учился на инженера интеллектуальных технологий. И мне было там тесно. И на учебе немного тесно, и потом в работе инженером-конструктором – тоже.

Помню, когда я первый раз взял в руки фотоаппарат сознательно, меня переклинило. В институте на третьем курсе я хватанул папин «Зенит», вставил пленку и пошел. Как-то вместо пары я вышел на улицу. Там собачки сидели на газоне. А на газоне написано было: «Выгул собак запрещен». И я что-то такой думаю: почему бы не сфотографировать. И мои одногруппники сказали: «У-у, Наумчик, так ты фотохудожник, куда тебя повело». Все детство, конечно, вместе с папой я сидел в ванной, смотрел на эту магию, как и многие, но меня тогда не штырило, я был нормальным человеком, который хотел стать дальнобойщиком.

Когда я был инженером, объяснял фотографию тем, что это альтернатива конструкторской работе. Что я могу работать фотографом и зарабатывать деньги, не просиживая за монитором. Не ставил себе рамок, меня просто интересовали люди и события. Я покупал какие-то книги по фотожурналистике, при этом снимал коммерческие мероприятия.

Быть не молодым, а самим собой. А какой ты есть, молодой или старый, неважно. Может быть, тебе кайфово оттого, что ты старичок.

Над «Y Minsk» я работал легко. Жил, чувствовал, смотрел – нажимал на кнопку, ходил на концерты, бывал в местах, где я могу встретить своего героя. У меня был конкретный герой, которого я искал, и если посмотреть проект, то понятно, кого именно. Я спрашивал: в каком поколении я нахожусь, как соотношусь с поколением Y? Мне нравится то, что происходит в игреках, но есть моменты, которых я в них уже не принимаю.

У меня был просто ворох этих фотографий, которые относились и к «Y Минску», и к моему предыдущему проекту «Мы никогда не станем старше». И я понимал, что, блин, техника одна и та же, но я чувствовал, что их надо разделить. И я просто себе в блокнот начал выписывать вопросы, которые меня волнуют. Ну, один вопрос был про взросление, и я себе очертил, что да, это мой внутренний круг, это мои близкие друзья, ок, это одна ветвь. А про вторую я в блокнотике написал «Минск молодой», мне тогда импульсивно это название пришло в голову. И там я ставил себе задачи, вопросы – и что такое молодость, и вопрос европеизации Минска и Беларуси. Но это были очень сухие штуки, я их так обозначал себе тезисно. У меня даже дома есть книжка «Пути европеизации Беларуси». Купил, потому что думал, что мне нужна эта информация, но я ее так и не открыл.

Что я на эти вопросы смог ответить? Просто оставаться собой. Услышать себя и понять, что ты видишь дороги и можешь четко понимать, хочешь по какой-то дороге идти или не хочешь. Быть не молодым, а самим собой. А какой ты есть, молодой или старый, неважно. Может быть, тебе кайфово оттого, что ты старичок.

Ольга Сосновская

27 лет, Лондон

Я себя фотографом не считаю. Фотографирую я эпизодически. Я, скорее, исследователь, теоретик, в то же время иногда художница. Просто для меня важно визуальное восприятие, так что фотографию и видео часто использую.

Когда я начала делать проект Singleuse, у меня была раздраженность от пафосных подростковых фотографий, от их романтизации. И я насмотрелась всяких фотографий на Flickr. Потом начала снимать на мыльницу одноразовую, и мне казалось, что я делаю это очень просто, очень грубо, спонтанно, не выстраивая сам кадр, снимала повседневное. По идее, я хотела сделать плохие фотографии, а оказалось, что все это очень красиво, это все равно была эстетизация повседневности.

Сейчас мне интересна культура вечеринок вообще. В Минске нехватка пространства для этого, но в Берлине, например, интересно, что вечеринки могут длиться сутки или даже целые выходные. Такая работа до упада, потом веселье до упада. Ну и плюс мне еще кажется, что молодость для капитализма очень важна, ты как бы должен потреблять играючи. И сейчас часто нельзя идентифицировать возраст человека, особенно если вы тусуетесь в одном месте.

Нехватка событий в культурном поле – поэтому ты тратишь много времени и сил на внешний вид

Вообще я в Беларуси давно не жила, лет восемь, только иногда приезжаю. Поэтому у меня взгляд со стороны. Заметно, что все стараются красиво одеваться, ходить в «Хулиган», в этом много про какую-то видимость – про выглядеть круто, это с потреблением тоже связано. Просто когда я приезжаю в Минск, мне даже иногда странно оттого, насколько все аккуратны и хорошо одеты. Мне кажется, это тоже реакция на нехватку каких-то событий в культурном поле, поэтому ты тратишь много времени и сил на внешний вид. Это и протест, потому что мы живем в таком полусовке, в городе, в котором много странных советских пережитков – ну там ГУМы и ЦУМы.

И у нас есть культ веселья: ты молодой, ты должен веселиться, быть счастливым и много пить. И при этом все ходят очень потерянные, потому что мы на таком сломе живем, когда наши родители еще верят, что ты должен поступить в университет и работать по специальности, а мы уже в этом сильно сомневаемся. Потому что в Беларуси было несколько кризисов, когда не было работы, да и сейчас, наверное, нет, и ты понимаешь, что ты можешь пойти учиться, а потом не факт, что найдешь работу. А если у тебя гуманитарная специальность, так точно не найдешь. Да и бухгалтер и юрист тоже не сразу найдут.

Денис Дзюба

29 лет, Минск | Портфолио

Мой двоюродный брат занимался фотографией как хобби. Он программист, мог себе позволить дорогие камеры. Мысль купить фотоаппарат у меня появилась после того, как я увидел его снимок моего двора сверху. Мне было 14 лет, я жил в Уручье на Боровой. И брат прыгнул с парашютом и фотоаппаратом. Я жил на девятом этаже – в принципе, я видел свой двор. Но вот вид района – для меня это было сильно. Он показал Уручье так, как я никогда не видел его раньше. И я купил свой первый фотоаппарат за пять долларов, «Зенит».

В какой-то момент я учился за границей, получил пятилетнюю стипендию в Польше. Я закончил бакалавриат на истфаке, и у меня оставалось еще два года стипендии, грех было не воспользоваться. Ну, мне уже была скучна история, я решил посмотреть, куда еще можно пойти. И вдруг обнаружил, что в моем университете есть отделение фотографии. Я собрал все свои любительские снимки, которые я делал во время путешествий, снимал друзей. Пришел с компьютером на экзамен, в очереди сидели люди с огромными папками, с распечатанными полуметровыми черно-белыми портретами, и я сразу подумал, что шансов у меня нет, потому что, слушая их разговоры, понимал, что они уже учились здесь и они сейчас будут сдавать экзамен тем, у кого они учились. И тем не менее у меня был там второй или третий результат. Я показал снимки, которые бы сейчас вообще никому не показал.

Расскажу про фотографию с Лукашенко. У меня очень много друзей, наверное, 700. И я получил где-то десять приглашений на Новый год. То есть если бы я пошел в другую квартиру, этой фотографии бы не было. Потому что только в этой квартире ребята решили посмотреть обращение. Вот, может, еще где-то смотрели, но тут они смотрели обращение, сделав его частью какого-то перформанса, потому что это была квартира, в которой собрались кураторы, критики, художники. И я вообще не вмешивался в это, то есть если бы меня не было, было бы то же самое, только никто бы это не снял. Поэтому мне, конечно, приятно, что это первое место в категории «Традиция» в конкурсе «Пресс-фото Беларуси», но эти ребята, я уверен, смотрят и будут смотреть Лукашенко каждый год. Потому что само выступление Лукашенко, само это явление – это интересная традиция, и так как Лукашенко у нас вечный, интересно за этим наблюдать. Просто чтобы понимать, что происходит в стране.

Мне кажется, пока я молод, нужно снимать молодежь. Когда я буду старым, буду снимать стариков. Всегда нужно снимать то, что тебе близко. Потому что если я сейчас начну заниматься, например, монашками в монастыре, или, скажем, не знаю, врачами-анастезиологами или пластической хирургией, или, скажем, хосписами – это все важные темы, но мне нужно будет совершить большой труд, чтобы, во-первых, найти нужных людей, которых можно снимать, объяснить им, кто я, и познакомиться так, чтобы они меня перестали замечать. Тогда материал будет более-менее достоверен, он будет документальный, а не постановочный. Молодежь будет себя иначе вести, если будет чужак. А они меня не видят, потому что я с ними пью, я с ними трахаюсь, и фотография как бы на полях появляется. У меня очень большой архив фотографический, и я просто не все показываю. Вернее, я все не показываю. Потому что – ну, а как это показать?

Я всегда снимаю. Мы едем купаться, или идем в лес, или идем пить – я всегда себе даю слово не снимать, когда я бухаю. Но я всегда думаю: блин, а вдруг там будет что-то? Я беру фотоаппарат и, конечно, для него это испытание, потому что я роняю, он весь у меня поцапаран. Все царапины – это когда я был пьяный.

Молодость – ужасный период, когда попадаешь в армию за хорошее здоровье, в тюрьму — за косячок, на алименты — за слишком много любви

Молодость – ужасный период, когда попадаешь в армию за хорошее здоровье, в тюрьму — за косячок, на алименты — за слишком много любви. Меня однажды за молодость уволили с работы. Директор посчитал всех людей в офисе и решил, что нужно сокращать штат. Честно говоря, я тоже так думал и даже знал, кого нужно выставить в первую очередь. Пожимая мне руку, босс сказал, что я легко найду новую работу, а мой коллега Иван Никифорович, 55 лет, двое детей, – нет. Так я стал фотографом.

Сергей
Лескеть

31 год, Молодечно | Портфолио

Я прочитал интервью с членом фотоагенства Sputnik Photos «Снимать трансформации, которые происходят в обществе». И, блин, меня поперло. Я вот деревенский парень, и я просто знал, как там все трансформируется и как в деревенских интерьерах стали появляться виниловые Мальдивы, коврики разные, диснеевские персонажи возле икон. Меня стала торкать именно эта картинка. Раньше я все это отсеивал из кадра, да и некоторые редакторы требовали в картинках этно, архаику, экзотику, Полесье. И поэтому я обходил стороной агрогородки, весь этот агрогламур. А потом подумал, что это же целое антропологическое исследование можно замутить. У меня и родители живут в агрогородке, там много знакомых, друзей, с каждым можно поговорить, как бы «достучаться до небес», понять, чего они хотят от этой жизни.

У меня как у историка начался такой архивистский подход, я стал перечитывать газеты, как утверждалась программа развития деревни. И там были обоснования типа: «Вот, президент спросил у народа: народ, что тебе надо, чтобы жить в деревне? И народ отвечает: мы хотим интернет, асфальт и горячую воду, и мы тогда будем жить тут. И президент дал им это». Это такая психология создания зоны комфорта. Вот, ну вы сидите тут и не шевелитесь. Что тебе надо? Телевизор? На тебе Zala. Интернет? На тебе беспроводной, на тебе Byfly хороший. Живите тут, вам же круто.

Мои фотографии были и в The Guardian, и после этого меня перестали воспринимать как дурачка, который бегает с камерой и сам не знает, чего хочет

Короче, я пошел снимать, как школьники играют в футбол на деревенском стадионе. На «Спутнике» опубликовали этот материал, и я где-то «Вконтактике» скинул эту ссылку. И все, после этого у меня половина деревни была готова сниматься. Мои фотографии были и в The Guardian, и после этого меня перестали воспринимать как дурачка, который бегает с камерой и сам не знает, чего хочет. Когда моя мама просто возвращалась с работы и шла по улице, к ней люди подходили и говорили: блин, ты знаешь, твоего малого в Британии в лучшей газете мира опубликовали. К маме подходили даже люди, которые иногда с ней не здоровались, и они стали маму на улице останавливать и говорить – ого, какой твой малой молодец. И я просто стал ходить по деревне и говорить: «Я Саши Лескетя сын, я хочу вот такое снимать вот для такого проекта», и в людях включается сразу – бляха, а может и меня в каком-нибудь «Гардиане» опубликуют.

Проект «AGRO» – это попытка написать свою альтернативную биографию. Что бы было, если бы я не ослушался свою маму, которая всегда говорила – вот, не женись на городской, живи в деревне, работай тут учителем, они хорошо зарабатывают, что ты бегаешь со своей камерой, что это тебе приносит? И вот если бы я этому поддался, не шел наперекор, не выбирался из этой зоны комфорта, у меня была бы жизнь, как у моих героев.

Когда я приехал в город и стал читать интервью про деревню, у меня прямо протест появился, потому что я знал немного другую деревню. И хотел показать необычные вещи. Например, школьный стадион выглядит, как какой-то колизей на полгородка, развалины такие. И это читается немного как золотой век, Ренессанс и как биография человека, который взрослеет. Или у нас была традиция ходить на турнички. Там дети каждый вечер качаются, уже лет 20. Каждый год там появляются какие-то новые малые, это такой этап инициации. Потом малые подрастают, готовятся к армии, чтобы битку подкачать, девушкам нравится и все такое. На это можно смотреть примитивно, а я смотрел, как взрослеет человек, как выходит из детской зоны. И заканчиваться это будет героями Юрой и Тоней. Юра только вернулся со службы, а Тоня учится в школе олимпийского резерва. Они мечтают просто остаться в деревне, на все забить, просто не воевать за этот современный мир, где много проблем, где поиски этой квартиры и кредитов. Они просто хотят жить в свое удовольствие.

Что такое быть молодым, я расскажу на своем примере. В Беларуси очень тяжело проходить кризис молодого возраста. Вот ты учишься в университете, и кажется, что сейчас перед тобой весь мир откроется, ведь ты такой крутой, ты ведь хорошо учишься, постигаешь мудрость. А ты просто получаешь диплом и никому не нужен. Это такой шок, который бьет обухом по голове. Я видел на примере своих знакомых и друзей, что много кто после этого просто складывает ручки. Просто им уже ничего не хочется.

Это, конечно, из-за нашей экономики, безденежья. Я учился на заочном, устраивался на какие-то работы, чтобы продолжать учебу. И я просто видел в каких-то фирмах и на предприятиях, что там клановая система: там работает какая-то семья, и устроены все – кум, брат, сват. Каким бы интересным и талантливым ты ни был, ты не нужен. Мне кажется, у нас таланту тяжело пробиться. Молодость – это, конечно, круто, весело, прикольно, но, понимаешь, я учился на платном и постоянно подрабатывал, поэтому мало в каких тусовках участвовал. Блин, молодость в Беларуси – это сложно, потому что ты не можешь, как мои друзья-швейцарцы, просто объехать на великах всю Европу.

Фото: Александр Веледимович, Юлия Назарова, Алексей Наумчик, Ольга Сосновская, Денис Дзюба, Сергей Лескеть