Еще один дневник «Листопада» здорового человека

«Хищники»  

Режиссер Венсан Мариэтт

 

Французские «Хищники», закрывавшие программу «Цвет ночи» (сделать единственный сеанс в 23:30 – интересное решение), оказались ровно тем, чем и должен быть фильм, премьера которого прошла на хоррор-фестивале Fantastic Fest. В центре сюжета – небольшой кемпинг, вокруг которого якобы бродит леопард-людоед. Пропажу нескольких людей списывают как раз на него, хотя зверя никто в глаза не видел – есть только растерзанные животные да чей-то рык по ночам. Юная Лора (дочка Джонни Деппа) очень кстати вычисляет, что за этим стоит никакой не леопард, а хмурый писатель с туманными мотивами, и, вместо того чтобы пойти в полицию, заводит с ним дружбу. 

Леопард понятно, а вот что с пропавшими людьми? На этот центральный для фильма вопрос начинают потихоньку наслаиваться и другие. Зачем писатель симулирует хищника? Откуда у Лоры шрамы на запястье? Кто, в конце концов, ежедневно крадет ее нижнее белье? Вместо того чтобы отвечать, режиссер Венсан Мариэтт предлагает погрузиться в атмосферу провинциального летнего безделья с ночными кострами, дискотеками и праздной болтовней. 

Интересно, но в то же время Мариэтт не дает сценам этой атмосферой как следует пропитаться: в фильме довольно быстрый монтаж – камера будто бы постоянно торопится перескочить на следующий эпизод. Это, впрочем, в ущерб результату не идет, иногда даже наоборот. В жанровом смысле тут тоже все довольно причудливо: у картины очевидно детективное нутро, но обращено оно совсем не в сторону полицейских расследований, а скорее к современному хоррору, который делает ставку на иррациональные ощущения. Обогащают эмоциональную палитру и отливающие мелодрамой coming-of-age-мотивы. 

Во всем этом есть только одно но: ближе к финалу постановщик поддается традициям и отвечает на один из ключевых вопросов настолько буквально, что сначала этому как-то даже не веришь. Конечно, чтобы кино не превратилось в одну сплошную недомолвку, хорошо бы в нем что-нибудь и подсветить, но наделять серьезным драматургическим весом эпизод из direct-to-video-вселенной в непросто устроенном арт-триллере – это, пожалуй, чересчур. В остальном у фильма все хорошо – награда за полуночный визит в кинотеатр получилась достойная.

 

Алексей Свирский

 

 

 

«Последнее безумство Клер Дарлинг»  

Режиссер Жюли Бертучелли

 

Красивая богатая женщина, которую играет Катрин Денев, утром поняла, что ночью помрет, поэтому решила провести лихую распродажу во дворе и отдать за бесценок всю роскошь из собственного особняка – куклы ручной работы, которым больше ста лет, немыслимой красоты серванты, лампы Тиффани и картины, которые наверняка стоят дороже, чем половина хранилища Нацмузея. Чтобы остановить безумие, приезжает дочь богачки из Парижа, которая поссорилась с матерью лет 30 назад, и с тех пор они не разговаривали. 

Непонятно, почему в среду на вечернем сеансе в «Пионере» зал был забит: все-таки это не самый броский фильм, режиссер у нас малоизвестный, да и нигде не было новостей, что в Минске действует главный фан-клуб Катрин Денев. 

Наверное, это мощное действие легкомысленной французской культуры: перед показом звучала такая одновременно сентиментальная и похабная музыка, как будто ее прямо за кулисами играл тот импозантный усатый мужик с саксофоном, которого вы наверняка видели на Комаровке. Рядом со мной сидевший молодой мужчина, проводив взглядом уже десятую старушку в кокетливом берете, присвистнул и сказал: «И откуда что берется». 

 

Игорь Сукманов – умный, тонкий человек и видный мужчина, но в фильме все вообще не так, как он рассказал

 

Женщина-режиссер, кажется, так старалась снять фильм скупо, чтобы он не вышел слишком чувствительным, что в итоге сидишь в зале и вообще ничего не чувствуешь, просто прицениваешься к мелькающим в кадре платьям и кольцам. «Последнее безумство» вы все равно смотреть не будете, так что я сразу перейду к главному – морали. Игорь Сукманов, директор фестиваля, вот так заманивал на сеанс: «Глядя на предметы роскоши, которые раз за разом будут появляться в кадре, зритель будет рефлексировать о том, что все имущество, которое мы годами накапливаем, на самом деле тлен. А самое важное – это сохранение человеческих отношений». 

Игорь Сукманов – умный, тонкий человек и видный мужчина, но в «Последнем безумстве» все вообще наоборот: у главной героини с остальными людьми все не слава богу, кто-то ее огорчает, кто-то просто бесит, кого-то она сама бьет и даже убивает, а вот вещи никогда не подводят. Они всегда красивые, верные компаньоны, которые поддержат в трудную минуту, и только от них и можно получить нежность и ласку (видели бы вы те кресла и шторы!). Так как это французское кино, снятое француженкой, то в нем есть еще несколько бесценных уроков: 

 

1) Если женщина решила освободить дом от своих дорогих вещей, значит, в нее вселился дьявол; 

2) Вы не жили, если в вас всю жизнь не был безответно влюблен местный поп; 

3) Платье силуэта нью-лук с цветочным принтом – прекрасное решение для любого возраста и типа фигуры; 

4) Чтобы выглядеть моложе и свежее, нужно завить волосы в мягкие локоны, губы накрасить сложным сочетанием «мятый персик» и «малина со сливками», на голову надеть соломенную шляпку; 

5) Французские девочки даже в 5-летнем возрасте выглядят, как будто пять минут назад целовались взасос.

 

 

 

Света Хмельницкая

 

 

 

«Долгий день уходит в ночь»   

Режиссер Гань Би

 

Завязавший с криминалом управляющий казино в Макао возвращается в родной городок и вспоминает, как когда-то давно, еще в начале нулевых, крутил тут с подружкой покойного приятеля. Помыкавшись, он находит подружку в стрип-клубе, куда можно попасть, только отсидев сеанс жутко скучного фильма в разваленном кинотеатре. Он надевает тридэ-очки и засыпает в зале. 

Один из плакатов «Долгого дня» изображает перерисованную карандашом с главными героями фильма и китайскими домишками вместо дореволюционного Витебска картину Шагала «Прогулка». В общем, это идеальная авторецензия первой половины фильма. Молодой, еще и 30 лет не достигший китаец Гань Би цитирует общие места из арт-кино прошлого, и если замедленно томящиеся в неоновом освещении китайцы не обязательно означают фильм Вонга Карвая, а улегшаяся рядом с хозяином овчарка – фильм Тарковского, то мелкими прыжками соскальзывающему со стола стакану не хватает только стихов Тютчева за кадром, настолько это очевидная цитата из «Сталкера». Огромной ленивой цитатой из всего американского кино вместе взятого кажется и без интереса рассказанный криминальный сюжет. Судя по отзывам в англоязычной прессе, режиссер напихал в фильм еще гору таких же самоочевидных цитат для белых дьяволов: французы узнают куски из Патрика Модиано, американцам название фильма перевели, как будто это их любимая пьеса Юджина О’Нила, и так далее. 

 

Всякие провинциальные магические реализмы абсолютно взаимозаменяемы, и, раз увидев Шагала, интересоваться выходящими сто лет спустя его гигантскими китайскими репродукциями уже не обязательно

 

Однако белые дьяволы не такие дураки и возят фильм по фестивалям вовсе не за первую половину, а за вторую, где Гань Би уже в чисто китайском стиле сооружает технически умопомрачительные и напрочь бессмысленные тысечекилометровую стену и охраняющую ее терракотовую армию: уснувший герой в одном долгом-предолгом кадре видит перемешанными по безумной логике сна покойного приятеля (тут живого, малолетнего и не умеющего играть в пинг-понг), поменявшую прическу и судьбу подружку, заброшенные шахты, обтянутую брезентом пустую бильярдную, караоке-дожинки в провинциальной глуши, сожженный заколдованный дом; тут он с горя ест яблоки целиком, до последней косточки, летает при помощи вращающейся теннисной ракетки – все это производит тем большее впечатление, чем яснее вы представляете себе дьявольскую логистическую работу, проведенную за кадром, ну а кто ничего не представляет и, даже хуже того, находит, что всякие провинциальные магические реализмы абсолютно взаимозаменяемы, и, раз увидев Шагала, интересоваться выходящими сто лет спустя его гигантскими китайскими репродукциями уже не обязательно, те, во всяком случае, могут себя подбадривать, что хотя бы выбрались посмотреть фильм в кино, в то время как синефилы-неудачники будут вынуждены, скачивая фильм с торрентов, мучаться, что смотрят эту вторую половину без стереоочков.

 

 

 

Антон Серенков

 

 

 

 

«День Победы»

Режиссер Сергей Лозница

 

9 мая 2017 года знаменитый документалист Сергей Лозница с небольшой съёмочной группой отправился в берлинский Трептов-парк, чтобы самому посмотреть и другим показать, как празднуют в Берлине День Победы. 

На сеансе фильма в Музее кино возникало ощущение какого-то подпольного показа для избранных. Тридцать, не считая полностью забронированного последнего ряда, мест для фильма Лозницы, которого любят называть белорусским режиссёром, – это, прямо скажем, преступно мало. Учитывая, что в кинотеатре «Мир» показывали документальные фильмы из внеконкурсной программы, которых даже на IMDB нет, ситуацию хотелось бы, не объясняя всё политикой, назвать необъяснимой. Этот фильм даже параллельно дублировали по английским субтитрам на русский язык, потому что русские субтитры из-за особенностей помещения никуда бы не влезли. Но были в выборе тесного Музея кино местом показа и плюсы: кто-то весь сеанс одну за одной долго и методично открывал карамельки в крайне шелестящей упаковке, и при желании можно было представить, что прямо возле уха шумит Вечный огонь. Полное погружение. 

Обвинить Лозницу в том, что для фильма он выбрал самые неприглядные моменты праздника, сложно, потому что ну выглядит это всё именно так, что уж тут поделаешь. Да, режиссёр показывает, как в нескольких метрах от братской могилы разгоряченные и не разгоряченные алкоголем люди танцуют, иногда даже лезгинку, под немецкие каверы на «Любэ» и военные песни. Да, мы видим, как напряженно позирующие люди не могут выучить, какой цвет триколора идёт за каким, и держат свой флаг вверх ногами. Кто-то отмахивается от знамени, которое, будто назойливая муха, бьет всех соседей по лбу. Мальчик в шапке с помпоном играет на грустном тромбоне, пока где-то рядом ходят девочки в условно военной одежде и уггах. А вот мужчина собирает у подростков, которые делали групповое фото, флаги бывших союзных республик, и, скомкав эти флаги в одну большую бесформенную кучу, которая запросто сможет сойти за метафору плавильного котла наций, засовывает это всё в огромный рюкзак. 

Звучит угнетающе? Но если бы в тот день на выходе из Трептов-парка у его посетителей изымали всё видео, которое они искренне снимали для себя, и фильм монтировали бы из этого материала, то вряд ли получилось бы что-то, на что было бы приятнее смотреть. Суть в том, что ничего другого в тот день снять было невозможно. Другое дело, что те, кто привык так праздновать День Победы, ничего плохого в фильме не увидят. Нужен ли дополнительный повод поворчать и возмущённо похмыкать тем, кто такой формат празднования не понимает? Вряд ли. 

Этот фильм-репортаж Лозницы больше похож на его же «Аустерлиц», чем на «Майдан», потому что в «Майдане», финальная сцена которого совершенно выбивает из колеи, хоть больничный бери, четко чувствовалась позиция автора. «Аустерлиц» же, как и «День Победы», больше похож на незлобный пост в фейсбуке, который даже не описывает впечатления автора от события, а просто и беспристрастно это событие документирует: «был там-то, видел это». Максимум, что там читается между строк – вопрос вроде «это вообще нормально, по-вашему?». Кто-то ответит, что не совсем нормально, кто-то сильно возмутится, кто-то и вовсе не поймёт, в чём вопрос.

 

 

Валера Цыбульский 

 

 

 

 

«Когда падают деревья»  

Режиссер Марисья Никитюк

 

Кино открывает любовная сцена в кустах под угрожающий эмбиент, и это прекрасное начало. Тем досадней, что вместо поддержания интриги на том же уровне украинская постановщица берется развивать расхожий сюжет о несложившейся подростковой любви на фоне бандитизма и гнетущей деревенской повседневности. 

Недавно потерявшая отца Лариса мечтает сбежать к морю от деспотичной бабушки – да не одна, а с возлюбленным по прозвищу Шрам. У Шрама, как сообщает кличка, есть дела в криминальном мире, так что Ларисе придется подождать. Но Лариса ждать не хочет, поэтому срывается на маме, рекомендующей обратить внимание на назойливого Ромку, который пристает к девушке в лучших традициях российского кино про паршивую жизнь. Расклад, мягко говоря, не очень вдохновляющий, но на деле все обстоит еще хуже, поскольку режиссер призывает на помощь элементы магического реализма. 

Элементы эти появляются как бог на душу положит и содержат намеки на что-то значительное (еще бы, белая лошадь!), но воспринимать их всерьез отчего-то не хочется. Как не хочется и переживать за персонажей: функциональность сценария переходит все допустимые границы – развитие событий может удивить разве что людей, для которых это первый «Лiстапад» в жизни. Ну а влияющие только на хронометраж статисты с микросюжетами и не влияющее абсолютно ни на что изнасилование только усугубляют ситуацию. 

 

Украинская постановщица берется развивать расхожий сюжет о несложившейся подростковой любви на фоне бандитизма и гнетущей деревенской повседневности

 

«Когда падают деревья» – типично индустриальный продукт, творческое начало которого, если оно и было, похоронили питчинги и унифицированные понятия о том, как должно выглядеть современное фестивальное кино. Историю двигают вперед не сами герои, но закрепленные за ними сценарные функции, а поднадоевший, но все равно популярный фокус на славянской деревне со свадебными застольями, поминками и гопниками пытаются разнообразить одним-единственным художественным приемом – добавлением эмбиент-сцен с лошадками. Ну, так себе решение. 

Зато в просмотр привнес положительные эмоции оргкомитет фестиваля, творчески обработавший украинский мат в русских субтитрах. Ругались в фильме немало, но звучало это на двух языках более-менее одинаково, так что подписи «с…», «б…», эвфемизмы и сознательные пропуски грязных словечек немножко скрашивали полуторачасовую безнадегу.

 

 

 

Алексей Свирский

 

 

 

«Альфа, право убивать»  

Режиссер Брийанте Мендоса

 

Специальный отряд по борьбе с наркотиками устраивает жестокую зачистку притона в Маниле, натурально расстреливая безоружных дилеров. После этого начальник полиции дает пресс-конференцию, где выдумывает смехотворные отмазки на вопросы о правах человека. Дальше выясняется, что рейд был совершен по наводке мелкого пушера Илии, семьянина и хорошего парня, он же припрятал набитый наркотиками рюкзак, чтобы потом поделить прибыль с продажи с капитаном отряда Мойзесом, семьянином и, кажется, не очень хорошим парнем. 

Раскрученный всеми престижными европейскими фестивалями филиппинец Брийанте Мендоса известен как человек, который влегкую может снять как гей-инди, так и ультражестокое провокационное кино, коммерческий триллер с Изабель Юппер или даже кино по госзаказу. При этом он всегда оставался автором с позицией, не стесняющимся показывать всю грязь жизни простых филиппинцев, за что часто получал нагоняй от местной прессы с обвинениями в эксплуататорстве. 

«Альфа», условное продолжение прошлогоднего мини-сериала Мендосы «Амо», показывает, как тяжело живется манильским пушерам в условиях карательной политики нынешнего президента Родриго Дутерте. Тут Мендоса вроде бы пытается балансировать между зрительским кино и лютой фестивальщиной, но толком не преуспевает ни в одном из форматов: для простого триллера о наркоторговцах фильм слишком инертный, а для умного артхауса – чересчур прямолинейный. Эскизная история противостояния полиции и наркоторговцев строится в основном на до смешного манипулятивных контрастах: вот тело убитого дилера лежит в грязном участковом морге, а вот продажного копа хоронят с почестями и залпами. Вот полицейский чуть ли не пинает ногой за что-то задержанного пацаненка, а вот какой-то мелкий наркобарон дарит девочке купюру, ну и все в таком духе. 

Визуально «Альфу» почти не отличить от документалки – ручная камера, длинные планы, минимум освещения, наверняка и какие-то настоящие наркодилеры на заднем плане мелькают. Правда, для полноценного погружения в реалии преступной Манилы не хватает не только авторской беспристрастности, но и каких-то интересных деталей и образов. Филиппинские трущобы, в общем-то, не сильно отличаются от, допустим, бразильских из фильмов Жозе Падильи. Понятно, что люди торгуют наркотиками не от хорошей жизни, но о чем думают и чем они занимаются, кроме зашивания героина во фрукты и привязывания пакетиков к лапкам голубей, Мендосу как будто совершенно не волнует. 

Вроде бы, черт с ним, может и правда ни о чем не думают и ничем не занимаются, а Мендоса намеренно сделал лобовой квази-документальный антиправительственный манифест. Стоит только появиться такой мысли, как на экране возникает финальный титр со словами, что все события выдуманы, а совпадения случайны, что, в общем-то, сводит прямую и жесткую констатацию факта к неловкому намеку. В Филиппинах убивают людей, и все бегают абсолютно голые – ну, а дальше-то что? 

 

 

Антон Коляго

 

 

 

 

«Однажды в ноябре» Якимовского и бонусом «Синие хулиганы» Гжесюка  

 

 

Марека, молодого студента юрфака, подрабатывающего на автомойке, и его болеющую мать, в недалеком прошлом школьную учительницу, власти выселили из дома, с крыши которого хорошо видны высотки центральной Варшавы. Обстоятельства заставляют семью и прибившуюся к ним бродячую собаку по кличке Кент с грустным видом ходить по серой дождливой Варшаве и ночевать по ночлежкам, приютам, сквотам, сараям и чужим гаражам, подвергаясь в итоге опасностям страшнее голода и холода. 

Идею для фильма «Однажды в ноябре» режиссёру Андрею Якимовскому подарил широко известный марш в честь Дня Независимости Польши, который произошёл в 2013 году. В процессе этого марша тысячи грозного вида польских националистов жгли фаера, кричали лозунги и в патриотическом угаре впервые сожгли известную инсталляцию в виде огромной радуги на площади, которую, возможно, до их пор называют Хипстерской. Но было ещё одно происшествие, вокруг которого как раз построен «Однажды в ноябре», и которое дало возможность режиссеру добавить в начало фильма титры «основано на реальных событиях». 11 ноября 2013 года группа людей в масках, опять же, в патриотическом угаре напала на известный за пределами Польши сквот, потому что люди в масках были уверены, что там скрываются коммунисты. Процесс нападения тщательно задокументировала команда режиссёра, и эти документальные кадры было решено включить в специально под них снятый игровой фильм. 

Лучше бы, конечно, режиссёра поразило какое-нибудь другое событие, потому что последнюю треть фильма, ради которой всё и было задумано, смотреть реально больно. Чередование документальных кадров с кадрами игрового фильма – это очень действенный инструмент, и кому как не полякам с их, например, пробирающими до дрожи байопиками о личностях времен Солидарности об этом знать. Но здесь не тот случай. Осада сквота изнутри снята настолько топорно и тускло, что документальные кадры снаружи сквота тоже кажутся наигранными и не то что не впечатляют, а вообще эмоций никаких не вызывают. Аудиодорожка безусловно жутких и напряженных событий 2013 года накладывается на какие-то более поздние марши, и хочется выть от тоски, потому что когда марширующие кричат лозунги про смерть кому-то там, а в это время на экране ходят обычные безобидные люди с флагами, и вечерней пробежкой пробегает бегунья, это совсем не работает. Тем более, когда вокруг всё взрывается и бегают полицейские, а главный герой беспрепятственно ходит и ищет собаку, которая ещё в первой трети от него убежала. 

Главным сюрпризом фильма оказалось то, что его монтировал режиссер другого фильма, «Синие хулиганы», который за пару часов до «Однажды в ноябре» показывали в документальной секции фестиваля. В фильме попытались рассказать об истории футбольного клуба «Рух» и его фанатах из силезского города Хожув. Многократный чемпион Польши и финалист кубка Польши-2012, этот клуб, растеряв былое величие, сейчас играет во втором дивизионе. Снимая фильм на протяжении одиннадцати лет, режиссер сконцентрировался скорее на светлых и зрелищных сторонах фанатского движения. Рассказывая о том, какие сложные и красивые перформансы устраивают фанаты на матчах и какие по большей части обычные люди болеют за клуб, в финальный монтаж фильма всё же пропустили одну крайне сальную фанатскую шутку про концлагеря, криво (что при показанном обилии художников и архитекторов среди фанатов странно) нарисованную свастику на фанатском граффити и по меньшей мере три нацистских приветствия одного из главных фанатов. 

Понятно, что финальный монтаж контролировало фанатское движение «Руха». Но показывать в такого рода фильмах, как хорошо, когда вокруг тебя столько единомышленников и как весело бывает сорваться на выезд, не рассказывая даже намеками о том, сколько в таких развлечениях бывает политики, а потом удивляться и оскорбленно наблюдать марши на десятки тысяч человек, разносящие сквоты и жгущие безобидные радуги, по меньшей мере странно. 

 

 

Валера Цыбульский 

 

 

 

 

«Три лица»  

Режиссер Джахар Панахи

 

Девушка из иранской глубинки записывает на смартфон видеообращение, где жалуется, что ее желание стать актрисой в семье и родной деревне никто не понимает, обращаются с ней ужасно, а без этой мечты жить она не может. Этот ролик, который заканчивается самоубийством, обращен и отправлен в телеграме известной иранской актрисе Бехназ Джафари. Обеспокоенная увиденным, Бехназ (реальная актриса, которая играет саму себя) просит своего друга Джафара Панахи (режиссера фильма, который играет самого себя) отвезти ее в эту деревню, чтобы понять, что вообще случилось, и убедиться, не было ли все это каким-то пранком, который вышел из-под контроля. 

Джафар Панахи – известный иранский диссидент, который снимал под домашним арестом и вывозил из страны свои фильмы на флешке, спрятанной в пирожном. Панахи делает кино, успешно балансирующее между высоколобым авторским и житейским любительским. Как и его предыдущий фильм «Такси», «Три лица» выглядит как документалка: все снято длинными планами, происходящее кажется очень реальным, но при этом есть какой-то мета-комментарий на весь кинопроцесс в целом, а режиссер и актеры активно подмигивают зрителю. «А это точно на самом деле все, ты сейчас не какой-то фильм очередной в тайне снимаешь?» – что-то такое говорит в один момент Бехназ Джафари, глядя прямо в камеру. 

«Три лица» начинается как детективная история, но все становится на свои места уже в первые минут 30. Дальше вырисовывается скорее портрет современного Ирана, не столичного, а глубинно-деревенского – со всем его чрезвычайным консерватизмом, обычаями и до абсурда закоренелыми традициями (например, целая сцена минут на 10-15 посвящена мужскому обрезанию). Панахи в этом всем – лишь молчаливый сторонний наблюдатель, а главное место отведено женщинам разных поколений и разного происхождения, которые одинаково страдают в своей стране под гнетом устоев и патриархата. Иранская специфика, конечно, присутствует, но фильм, по сути, универсальный: вот есть люди, которые немного какие-то другие и хотят чего-то немного другого, но из-за этого им совсем жизни нет, и вроде бы ничего с этим не поделаешь. 
 

 

 

Кирилл Мажай

 

 

 

 

«Слон сидит спокойно»  

Режиссер Ху Бо

 

Если вы всегда хотели посмотреть на самых радикально настроенных минских синефилов, то искать их стоило в 12 часов дня воскресенья в «Центральном», на показе четырехчасового китайского фильма «Слон сидит спокойно». Как видите, дирекция «Листопада» сделала все возможное, чтобы никто случайный туда не забрел (судя по регулярным хлопкам двери – не получилось), а неслучайных всячески заманивала на фильм рассказами о выдающейся личности режиссера Ху Бо и предварительным эксклюзивным показом его короткометражки, которую вроде как во всем мире видели всего человек сто. На родине Ху Бо добился успехов как прозаик, снял пару студенческих коротких метров и единственный полный по собственному рассказу, после чего покончил с собой в возрасте 29 лет. Случилось это за четыре месяца до премьеры «Слона» на Берлинском фестивале, после которой фильм мгновенно стал культовым среди критиков. 

Несмотря на шокирующий хронометраж (шутки о том, что можно повторить судьбу режиссера во время просмотра, уже были), «Слон» весьма дружелюбен по отношению к любому зрителю: при очень большом желании его можно даже порезать на эпизоды и с успехом показать, скажем, на Netflix. Правда, сам фильм всячески способствует просмотру в один подход. Длиннющий план из одной истории незаметно вливается в длиннющий план из другой, главные герои в основном просто слоняются по городу – чаще всего с прилипшей к затылку, как в фильмах Ласло Немеша, камерой, иногда под синтезаторный саундтрек, но слоняются так, как будто вот-вот придут в какую-то судьбоносную точку, и этот момент ни за что нельзя пропускать. На общий медитативный вайб настраиваешься минут через 40 и дальше оторваться уже не получается, да и не очень хочется. 

 

 

Дирекция «Листопада» сделала все возможное, чтобы никто случайный на фильм не забрел (судя по регулярным хлопкам двери – не получилось)

 

 

Сюжет у фильма такой. Школьник Вэй Бу в случайной драке из-за якобы украденного другом телефона столкнул с лестницы местного хулигана, и теперь его ищет Юй Чен, брат погибшего. Сам Юй Чен, депрессивный гопник со смешными усиками, переспал с женой друга, а друг взял и выбросился из окна, когда об этом узнал. Хуан Лин, неприкаянная одноклассница Вэй Бу, завела интрижку с женатым завучем, их кто-то застукал вместе и рассказал всем в школьном чате. Пенсионера Ван Цзина пытаются сдать в дом престарелых – сын собирается переехать в новую квартиру рядом с хорошей школой для внучки, а там старику места нет. Все они почти синхронно захотят сбежать из своей слякотной провинции в южную Манчжурию, где в зоопарке живет слон, который, по слухам, всегда сидит неподвижно. 

Понятное дело, что этот самый слон до конца останется макгаффином – невидимым символом надежды на надежду, которой в сером и безрадостном мире героев, где друг друга никто не слышит и не понимает, уже давно не осталось. Все вокруг – большая свалка (примерно об этом, кстати, была и та самая короткометражка про двух братьев, ищущих еду среди постапокалиптических заброшек), а счастье где-то там, за горами мусора. Ближе к финалу состоится монолог старика Ван Цзина о том, что нужно учиться жить с тем, что есть, от самого себя никуда не уедешь, хорошо там, где нас нет, а нас нигде нет, а Вэй Бу ответит, что раз уж никто точно не знает, можно хотя бы попробовать. 

Стоило ли к этому нехитрому тезису подводить целых четыре часа – вопрос хороший, но только если забыть о том, что «Слон» сделан человеком, для которого понятие времени уже потеряло всякий смысл, который, кажется, достиг крайней степени тихого отчаяния, все осознал, по-восточному спокойно принял и об этом снял кино. То есть, сам по себе просмотр четырехчасовой китайской картины, напоминающей разом всего Звягинцева, Дарденнов и, неожиданно, белорусский фильм «Завтра» – опыт уникальный, а вот четырехчасовая предсмертная записка с литературным сюжетом – это уже что-то из разряда вечного. 

 

 

Антон Коляго

 

 

 

 

«Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары»  

Режиссер Раду Жуде

 

Молодая женщина, сходу определив правила игры, установленные этим мета-фильмом, представляется актрисой, играющей Мариам, театрального режиссера. Мариам будет заниматься постановкой исторического представления по мотивам военных преступлений, совершенных румынскими солдатами в Одессе в октябре 1941-го. На протяжении ста сорока минут, оставшихся до конца фильма, мы наблюдаем за её попытками показать в представлении всю известную ей правду о военных преступлениях маршала Антонеску и между делом научить чему-то очевидцев этого представления, а заодно и зрителей фильма. И если с очевидцами у неё ничего не получится, то зрителей ей даже заставлять задуматься не пришлось, этот фильм они долго ещё будут вспоминать. 

Многословный и зрелищный, «Мне плевать, если мы войдем в историю как варвары» румынского режиссёра Раду Жуде снят не только и не столько для того, чтобы помочь румынам отрефлексировать ужасные и необъяснимые события, которым в школьном курсе истории уделяется преступно мало внимания. Он скорее даёт возможность начать диалог на эту до сих пор сложную и для некоторых неоднозначную тему. Пока что никто в Румынии не снимал фильм о преступлениях режима Антонеску с таких позиций. Возможно, до этого румынский кинематограф был занят разоблачением режима Чаушеску, но про Антонеску до этого, кажется, снимали только позитивные фильмы вроде «Зеркала», отрывок из которого мы смотрим вместе с актёрами посреди фильма. 

 

 

Хочется верить, что большинство зрителей не уловит людоедский посыл, который я сам себе придумал

 

 

За весь фильм, посвященный убийствам десятков тысяч евреев, мы не видим ни капли бутафорской крови, а единственной жертвой в фильме можно назвать женщину, которая играла в реконструкции еврейку, и которую покалечил актер, игравший румынского солдата, который слишком вошел эту роль. Зато пару раз на протяжении нескольких минут мы вынуждены смотреть на архивные видеозаписи и фотографии убитых людей. Во время одной из таких демонстраций мы вынуждены смотреть на фотографию восьми повешенных евреев и слушать, как режиссер представления обсуждает со своей ассистенткой, какой антисемитский слоган будет достаточно коротким и достаточно антисемитским, чтобы повесить растяжку с ним над повешенными манекенами. В другом эпизоде режиссер представления для примера того, как нужно поднимать руки перед нацистами, показывает детям архивную фотографию с детьми из варшавского гетто. И если в красках изображенные подробности жестоких массовых убийств точно тронут только впечатлительных зрителей, то здесь даже у невпечатлительного ком в горле станет. К счастью, не забывает режиссер и про комичные сцены, чтобы зритель не слишком напряженный сидел почти два с половиной часа. 

Этот фильм как ни один другой показывает, что для того, чтобы вызвать чувство отвращения, ужаса и страха, не нужно снимать гуро вроде недавней «Волыни», которая тоже посвящена ужасным и реальным историческим событиям, и в которой людей разрывают на части лошадями и активно используют в убийствах серпы. Можно, например, воспользоваться инструментами фильма «Акт убийства» про индонезийский военный переворот и его последствия. 

Не наступил режиссер и на всем известные грабли, на которых уже живого места не осталось. В фильме он никого не учит жизни, он просто показывает, мол, был ещё вот такой эпизод в истории и вижу я его так. Во время долгих споров между Мариам, режиссером постановки, и мужчины, который по линии мэрии даёт на эту постановку деньги, зритель сам может выбрать, чьи аргументы ему ближе. Несмотря на то, что режиссер фильма явно ассоциирует себя с режиссером постановки Мариам, он не устает подтрунивать над её начитанностью и сплошными, к месту и не к месту, цитатами мёртвых белых философов-мужчин. И то, что главная героиня – женщина (сложно поверить, что это дебют актрисы), – очень изящный ход. Если бы два мужчины по двадцать минут непрерывных сцен спорили о военных преступлениях, то получился бы какая-то макабрическая версия Квартета И или пьес Гришковца. А благодаря взаимной симпатии героев мы скорее наблюдаем интересную интерпретацию трилогии Линклейтера про взаимную симпатию.

 

 

Огромный плюс этого фильма в том, что его идеи прекрасно масштабируются и в принципе в каждой стране, даже в Беларуси, можно снять что-то на похожую тему. Не менее огромный минус в том, что фильм этот вроде бы можно смотреть и как покаяние по поводу конкретного исторического факта, который касается только одного конкретного народа. То есть при нежелании не то что копнуть глубже, а просто присмотреться, можно выйти из кинотеатра или встать с дивана с мыслями вроде «ну вот, оказывается и румыны с нацистами сотрудничали практически до конца войны» или «ну дела, такое ощущение, что мы не против немецких нацистов воевали, а против целой подгнившей Европы с её вишистами, бандеровцами, румынами, итальянцами и прочими коллаборационистами». 

Фильм вроде как должен натолкнуть на мысль о том, что у каждого народа есть скелеты, может быть, даже скелеты целых народов, в шкафу, и нужно не то что под грузом коллективной ответственности сгорбленным и кротким ходить до следующей войны, а хотя бы признать сам факт ошибки и сказать: «Да, вот тут мы поступили подло и некрасиво», без всяких «но, с другой стороны, посмотрите, на наших соседей, они в это время ещё хуже себя вели» и «но вообще-то у нас были на то объективные причины, тем более мы всего-то каждого третьего расстреливали». Но есть ощущение, что кто-то может найти в фильме подтверждение тому, что мы в кольце врагов и неплохо было бы повторить. 

Хочется верить, что большинство зрителей не уловит людоедский посыл, который я сам себе придумал, и тогда, быть может, в учебниках будут немного больше писать про не самые радужные эпизоды истории. И не будут стыдливо переводить в фестивальных фильмах (как, например, в «Здравствуй, бабушка», который вообще не о том и был в этом году в основном конкурсе документального кино) слово «rapists» в контексте освобождения советами Германии от нацистов, как «мародеры». Не в рамках национального самоуничижения и не в рамках программы «никогда больше», потому что когда-нибудь это всё равно повторится, а просто чтобы в себе лучше разобраться и знать, чего от себя ожидать, чтобы потом не удивляться в случае чего. 
 

 

Валера Цыбульский

 

 

 

 

«Наше время»  

Режиссер Карлос Рейгадас

 

Регулярный участник больших фестивалей Карлос Рейгадас вернулся после шестилетней паузы с рассуждениями про любовь и брак на фоне обширных пасторалей мексиканского ранчо – что-то от Терренса Малика, что-то от «Зимней спячки», иногда вспоминается американский мамблкор и латиноамериканские телесериалы. Жизнь Хуана и Эстер, практикующих открытые отношения (иметь интрижки допустимо, главное их друг от друга не скрывать), идет своим чередом, пока жена не начнет тайком заглядывать к общему знакомому супругов. Добра от таких поступков ждать не приходится: муж начинает капризничать — и державшийся на взаимном доверии союз настигают непростые времена. 

Непростые времена могут настигнуть и зрителя: с момента измены кино как будто отдают другому режиссеру. То, что беззаботная повседневность уступит место мелодраматическим склокам, было ожидаемо, а вот резкая потеря ощущения времени, обильные войсоверы с закадровой музыкой вместо мамблкоровского бубнежа и некоторые визуальные, скажем так, приемчики падают как снег на голову. Единственное, что не меняется на протяжении трех часов, – кадры с быками на полянке (животных по сюжету разводят Хуан и Эстер), хотя переменчивая цветовая гамма вносит разнообразие и сюда. 

Выстроенный вокруг любовного треугольника конфликт, взбудоражив всех в начале, наоборот, долго топчется на месте и несколько раз заходит на повторные круги. Для поэтичного формата, избранного режиссером, это не невесть какая беда – талантливо накладывать мелодраматичные закадровые реплики на красивые кадры можно вообще безо всяких конфликтов, – но временами героев так и тянет взять за плечи и хорошенечко встряхнуть. Понятно, что фильм личный (главные роли – у самого Рейгадаса и его жены), понятно, что в мире чувств черт ногу сломит, и все же это не повод усложнять персонажам жизнь в угоду своим творческим амбициям — за последние полчаса эту мысль не раз хочется произнести вслух. 

Впрочем, несмотря на книжную размашистость и непростую тему, то и дело отправляющую различных режиссеров в нокдаун, «Наше время» не выглядит продуктом для избранных и не грешит претензиями на всезнайство: фильм открыт для просмотра множеством разных способов. Хочется пофилософствовать? На здоровье, тут для этого бескрайние просторы. Отключить мозг и просто погрустить с героями? Можно и так. При этом режиссер провоцирует и на аналитику с точки зрения действующих лиц – хороший повод вспомнить школьные уроки литературы. Так что бояться фестивальной зауми, пожалуй, тут не стоит: «Наше время», грозящее синефильским хронометражем, оказывается гораздо ближе к народу, чем можно было бы ожидать от постановщика тяжеловатых для просмотра картин «Битва на небесах» и «После мрака свет».

 

 

Алексей Свирский 

 

 

 

 

«За спиной у серафима»  

Режиссер Даниэл Санду

 

Родители решили, что их неопределенного возраста сын обязательно должен стать серьезным священником, и сдают его учиться в православную семинарию. Чуть позже оказывается, что один из тамошних директоров – абсолютно поехавший на власти и манипуляциях монстр, а парней, поступивших туда не по своей воле, довольно много. Всё это приводит к предсказуемым последствиям и почти все, кто справедливо, а кто нет, получают по заслугам. 

По описанию фильма и его кей-поп постеру можно подумать, что он очень похож на сериалы вроде «Кадетов», «Солдатов» и «Мятежного духа». В принципе, с небольшими оговорками так и есть, но не по качеству, а по сути. Ну, многие из нас были в детском лагере или хотя бы представляют, что это такое. Закрытая система вроде подводной лодки с часто авторитарным начальством и четким распорядком, от которого вроде бы нельзя сбежать, но, если очень хочется, то можно. 

Дебютный полнометражный фильм многообещающего румынского режиссера Даниэла Санду, который до этого снял несколько короткометражек и один сериал, очень крепко сбит визуально, но стоит он на не слишком устойчивом сюжетном фундаменте. Большая часть событий, показанных в фильме, взята из реального опыта режиссера, который тоже когда-то учился в семинарии. И из-за вот этого вот реального опыта иногда возникают проблемы, потому что одни события, поярче, режиссер с радостью включает в фильм, а об их последствиях и даже причинах почему-то умалчивает. 

 

 

Мы ж не бэдкомидианы, чтобы из-за нескольких провисаний отличный в остальном фильм хоронить

 

 

Например, несколько героев пропало из фильма с грацией героини Агаты Кулеши из «Холодной войны». Их наверняка исключили из семинарии, но все, кого исключали до и после, хотя бы за вещами приходили, а эти просто куда-то пропали, будто бы и не было их. Ещё один из героев посреди ночи зачем-то сорвался в Германию на три дня на какие-то заработки, но, опять же, без подробностей. Что самое странное, в одних случаях исключают за малейшие провинности вроде одной-единственной оплеухи, а в других, более серьезных, таких как мошенничество с помощью кэтфишинга, вообще никого не наказывают. Но даже с такими странными для хронометража в два с половиной часа недосказанностями этот фильм рассказывает интересную историю взросления молодых бунтарей в крайне сложных условиях, в крайне сложное, судя по всему, время. Мы ж не бэдкомидианы, чтобы из-за нескольких провисаний отличный в остальном фильм хоронить. 

Кого отдельно хотелось бы отметить, так это главного злодея этого фильма, Ивана, которого играет Влад Иванов. Кажется, что этот актёр взялся ниоткуда, но до роли Ивана (и неймдропинг тут как никогда оправдан) его можно было увидеть и у Лозницы, и у Пон Джун-хо в том фильме про поезд, и в «Тони Эрдмане», и в той самой великой сцене со словарём у Корнелиу Порумбойу, и в «Выпускном» Кристиана Мунджиу. В «За спиной у серафима» он, наконец, выходит на первый план и символизирует всех жестоких и авторитарных начальников-манипуляторов, которые у вас когда-либо были. Из Ивана и медсестры из «Пролетая над гнездом кукушки» вышла бы образцовая пара. Учитывая, что герой Влада Иванова носит обручальное кольцо, может быть, они пара и есть.

 

 

Валера Цыбульский

 

 

 

 

«Один день»  

Режиссер Жафия Силадьи

 

Анна, невзрачная преподавательница венгерской языковой школы, вечером встречается с приятельницей за бокалом вина, а та возьми, да и признайся, что давно засматривается на ее мужа. Героиня, конечно, злится и возмущается, а дома закатывает инфантильному супругу тихий скандал с требованиями поклясться, что никогда с той самой приятельницей не переспит (нетрудно догадаться, что переспит), но на следующий день ей уже как-то не до этого. С утра надо отвезти рассеянного старшего сына в музыкальную школу, а шебутную дочку на балет, у младшего сына температура, банк почему-то отменил ипотеку, на работе поставили сверхурочные, дверь в машине заедает – в общем, прекрасно понятные большинству наших зрителей вещи. 

Сначала кажется, что у дебютантки Жофии Силадьи вышел эдакий райтмановский «Талли», разве что главная героиня не беременна, Маккензи Дэвис в гости не приходит и все такое по-европейски приземленное: кругом серые панельки и унылый общественный транспорт, хамоватые мужики на парковке, муж не играет тихонько в игры, а околачивается непонятно где. Как было и у Райтмана, в какой-то момент героиня ночью сядет в машину, но не поедет по барам вспоминать потерянную молодость, а лишь будет наворачивать круги у дома до утра, пока не придет время собирать детей в детский сад. Не сообщается даже, какой была у Анны эта самая молодость: про нее и ее мужа мы за весь фильм не узнаем примерно ничего кроме того, что уже было пересказано в синопсисе. Сын, кажется, любит игру Spore и не очень виолончель, дочка часто надевает в детском саду не свои ботинки – собственно, вот и все. 

То есть, кино Силадьи совсем не про истории, а про ощущения, причем не совсем те, которые обычно испытывают на похожих фильмах. Пресловутая бытовуха в «Одном дне» не столько что-то нарочито скучное и тягучее, сколько сумасшедший сюрреалистический трип, который работает прямо на физическом уровне: к концу первого часа уже начинает слегка мутить и потряхивать от бесконечного водоворота детских колготок, соплей, размазанной по рукам еды, звуков плача, стука ложек по столу и игры из смартфона. И чтобы мало не показалось, троекратно усиливает эффект спотыкающаяся камера, которая вечно не поспевает за куда-нибудь спешащими Анной и детьми. 

Название «Один день» обманчивое и одновременно очень точно описывающее все происходящее. Сюжет здесь не укладывается в один день, навскидку весь отрезок истории занимает примерно неделю, но точно определить, когда заканчивается один день и начинается другой, почти невозможно, как во временной петле или дне сурка. 

Когда вроде бы становится очевидно, что дальше изводить героиню и зрителей уже некуда и вот-вот что-то должно взорваться или кто-то кого-то как минимум пристрелит, кино просто выдыхает и обреченно констатирует, что жизнь – это все-таки никакие не драматургические твисты. Самые радикальные способы справиться с навалившимся – одни и те же, что у детей, что у взрослых.

 

Антон Коляго

 

 

 

 

«Бесконечный футбол»  

Режиссер Корнелиу Порумбою

 

Около 30 лет назад во время дворового футбольного матча главному герою фильма в пылу игры нечаянно сломали малоберцовую кость, которая потом ещё и срослась не совсем так, как хотелось бы врачам. После этого герою пришлось распрощаться с мечтами о карьере егеря и он начал мечтать о своём собственном футболе 2.0, который не уступал бы в скорости и зрелищности обычному футболу, но вместе с тем оказался бы менее травмоопасным и вообще как можно более другим. Об этих мечтах, переживших Чаушеску и румынский коммунистический режим, видевших 11 сентября 2001 года и вступление Румынии в ЕС, через друга детства узнал известный режиссёр Корнелиу Порумбою, который решил обстоятельно эти мечты задокументировать, заодно побывав в городе, в котором когда-то вырос.

 

Яркий представитель новой волны румынского кинематографа и один из её столпов, Порумбою никогда не стеснялся показывать в своих фильмах гиперреалистичные сцены. Будь то долгий, на 50 минут, спор взрослых людей в прямом эфире местного телевидения о том, был ли один из них на революции и была ли она вообще. Или десятиминутная сцена, в которой полицейские натурально читают вслух определения слов из словаря, перед этим бесконечную минуту, пока этот самый словарь им несёт секретарь, проводя в звенящем молчаливом ожидании. И если в игровом кинематографе это всё понятное дело может напрягать, хоть и не должно, то с документального кино в этом плане спрашивать по меньшей мере странно, потому что из таких скучноватых, но гипнотизирующих моментов наша жизнь в основном и состоит. И этим Порумбою в своём фильме про не слишком достижимую мечту брата однокашника пользуется на все сто.

 

Самые первые кадры, на которых главный герой обстоятельно в духе true crime сериалов рассказывает, как ему сломали ногу в первый раз, и подробно показывает, с какой скоростью (2 км/ч) он шел домой в новогоднюю ночь, сломав ногу во второй раз, задают темп, который не сбавляется аж до финальных титров. И за эти жалкие 70 минут хронометража режиссер успевает не просто набросать портрет главного героя, но рассказать о нём так, будто бы вы или знакомы всю жизнь, или прочитали серию автобиографических книг о нём. Начитавшийся приключенческих книг и по этому поводу решивший стать егерем, главный герой в итоге понимает, что стал скучным чиновником по земельно-кадастровым делам с глазами грустного чиновника. И за 20 лет предприняв только одну серьезную попытку уйти с работы, которой вроде как помешал теракт 11 сентября, главный герой, понимая, что так больше не протянет, все оставшиеся от скучной работы силы бросил на создание нового футбола.

 

То есть на Порумбою нужно ходить хотя бы минимально подготовленным, но проблема в том, что подготовиться к нему крайне сложно, потому что непонятно, чего от него ожидать. У «Бесконечного футбола» даже финальные титры сами по себе – это один из величайших твистов десятилетия.

 

Валера Цыбульский

 

 

 

 

«Холодная война»  

Режиссер Павел Павликовский

 

В этом году фильмом открытия «Листопада» стала «Холодная война» – новая работа польского режиссера Павла Павликовского, которую показывали в забитом до предела кинотеатре «Центральном» в 12 дня в пятницу. Пару лет назад его предыдущая картина, «Ида», выиграла главный приз на «Листопаде», потом пошла на Запад и выиграла «Оскар» за лучший фильм на иностранном языке – «Холодную войну», похоже, может ждать та же судьба.

 

1948-й, в каком-то захолустье в социалистической Польше открывается училище песни и пляски, куда стекается вся крестьянская молодежь с хоть какими-либо талантами. Там один из учителей музыки постарше быстро влюбляется в деревенскую красотку помоложе, с дерзким характером и условным сроком за спиной. У них быстро начинается роман, но что-то не складывается. На гастролях в Берлине он сбегает в Париж, она – остается. Спустя пару лет они ненадолго встречаются в Париже, потом видятся в Югославии, еще пару лет спустя начинают жить вместе во Франции, опять расстаются, и снова сходятся в Польше, сильно покореженные временем, в котором они живут, и своими не очень верными решениями по жизни.

 

Главная проблема «Холодной войны» – она кажется очень банальной как и на словах, так и на деле. Скорее всего, такой же сюжет вы видели уже много раз во многих других фильмах – может, разговаривали там не по-польски, но какая разница. К тому же, «Холодная война» работает скорее как портрет времени, чем как история любви. Вот вам и послевоенная разруха, и советская пропаганда, и культ Сталина, и восточный Берлин, и джазовый Париж. С тематическим наполнением тоже все в порядке: поют и танцуют здесь чаще, чем в каком-нибудь «Ла-Ла Ленде».

 

Но это все фон: в центре откровенно романтизированного фильма – любовная история, которая пытается быть эмоциональной и трепетной, но на деле кажется отрешенной и, как ни иронично, холодной. Они обменялись двумя фразами, томно смотрели друг на друга на банкете, перепихнулись в туалете и сразу же признаются друг другу в вечной любви – это я не вкратце пересказываю, в фильме так буквально все и происходило, сцена за сценой. В «Холодной войне» постоянно проскакивают фразы вроде «любовь до смерти», «женщина моей жизни» и «femme fatale», но это лишь на словах: их роман кажется форсированным и беспочвенным, а между героями нет никакой химии и не летают искры (за исключением сцены, где они сидят у костра). Понятно, что это 40-50-е, но сейчас такие отношения назвали бы токсичными: оба страдают, портят друг другу жизнь, мужик пьет, иногда бьет женщину. При этом, нет ощущения, что так и задумывалось: фильм посвящен родителям Павликовского, и явно базируется на какой-то семейной или личной истории, но совершенно не резонирует на личном уровне. «Холодная война» скорее кажется семейным фотоальбомом людей, которых вы не знаете – интересно для тех, кто к этому причастен, скучно и бесполезно для всех остальных.

 

Кирилл Мажай