Как это – снять пронзительный фотопроект о 90-летней моднице

– Все твои проекты очень автобиографичны. Но цельной биографии в интернете не найти.

– Ну, сама про себя статью в Википедии я писать не буду. Я родилась в Могилевской области, в городском поселке, раньше он назывался Малостовка. После школы я не поступила в медицинский университет на бесплатное, год после этого ходила на подготовительное отделение. Потом побоялась туда поступать снова, и пошла в ветеринарную академию. Отучилась там три года.

Когда начался четвертый курс, к нам на занятие по акушерству и гинекологии привели корову. И в аудитории нам преподаватель показывал, как надо ректально определять срок беременности. Корова покакала там прямо передо мной. Я после этого поняла, что ну все, жизнь прежней не будет. Просто собрала какие-то вещи и уехала. Выбросила телефон, оборвала все контакты. Полтора года я сидела в деревне. Не выходила никуда, ни с кем не общалась. Я тогда не понимала, зачем я живу, зачем мне все это. Моя мама меня не пилила в это время, она меня просто любила. Потом я решила поступать в Минск, в институт культуры на культуролога. Учиться платно я не могла, у меня же мама учительница русского языка и литературы.

– А вот я у тебя в фейсбуке видела, что мама тебе прямо свои золотые зубы отдала.

– Это да. На последнем курсе института культуры я поняла, что хочу фотографировать. Я тогда подрабатывала, и у мамы как раз лежали ее золотые зубы. Я у нее попросила эти зубы, собрала все деньги и купила первую зеркалку. Фотографировала котиков, собачек, огрызок груши и думала: это такой арт и бомба! Когда сейчас фейсбук напоминает мне какие-то публикации того времени, я их удаляю.

– Ты чего вообще решила, что тебе надо в ветеринары?

– Я должна была поступать, потому что так положено. Так устроена наша система, что ты после школы сразу должен себя куда-то встроить, или будет считаться, что ты зря теряешь время. На самом деле я понимала, что приеду в нашу деревню и буду крутить коровам хвосты. Я сначала хотела в лингвистический, но мне говорили, что там высокий балл и я не поступлю. До 25 лет, мне кажется, нужно получить какой-то опыт социальный, которого у большинства людей нет. Какой специалист может быть в 23 года? Потом ты должна выйти замуж. Меня в 17 лет уже в деревне спрашивали, когда я выйду замуж.

– Как ты училась фотографировать?

– После института я отрабатывала распределение в музее Петруся Бровки. Во время отработки поступила в академию документальной фотографии и фотожурналистики «Фотографика» в Санкт-Петербурге. Портфолио было ужасным. Там я тоже могла учиться только на бесплатном. Я написала честно, почему я не могу учиться на платном – потому что денег нет. Я говорила, что очень хочу учиться, как-то в меня поверили.

Там были такие студенты, что они мне в учителя годились, они очень много знали и умели. Так что у меня был стресс. В сентябре начали учиться, а 5 ноября был воркшоп Андрея Поликанова, одного из лучших фоторедакторов, все фотографы мира знают Поликанова! После его лекции я не очень поняла, как сделать домашнее задание. Пошла на улицу, что-то там нащелкала. После воркшопа верстался зин с работами студентов. И мои работы не взяли, потому что они были плохие. Я напилась валерьянки, села и отсмотрела часов семь видеоразбора, где Поликанов рассказывал, почему какие-то работы брал, какие-то не брал. На следующий день я отпросилась с работы, очень плохо от валерьянки было.

– А Поликанов тебя потом похвалил за что-нибудь?

– Этот офигенный день в своей жизни я тоже помню, как сейчас! Это было в феврале. Он добавил меня в друзья в фейсбуке. Как раз на съемной квартире я сделала фотографию, и он ее лайкнул. Я подумала: йес! И позвонила маме, сказала: «Ты представляешь, Андрей Поликанов лайкнул мое фото!» Я думала, что я просто богиня.

– Слушай, твой самый известный проект – про 90-летнюю Веру из Воложина, которая бережно хранит свои наряды (читатели, молю, посмотрите этот проект, а то дальше непонятно будет). Сейчас много везде пишут про расхламление гардероба, осознанное потребление и Мари Кондо. У меня вся лента инстаграма забита стилистами, которые хвастаются, что провели разбор гардероба у клиента и заставили его выбросить пять пакетов одежды. И фотографируют эти пакеты, они выглядят, как мешки с трупами. Сейчас многие, даже сентиментальная и чувствительная Эвелина Хромченко, советуют: если вы не пользовались вещью год, то вы ее больше носить и не будете, избавляйтесь. Что бы про все эти советы о расхламлении сказала бы Вера?

– Вера бы ничего не ответила. Вере без восьми лет 100. Нужно понимать, что она росла, когда такого изобилия не было. И чтобы получить красивое платье, его буквально нужно было добывать. Одно платье и одни сапожки были на всю семью. Поэтому она очень трепетно относится к вещам. Она не может выбросить свои вещи, у нее другие культурные коды. Каждая вещь, которую она покупала, была для какого-то случая, для какого-то этапа в жизни. Это не просто за 5 рублей купленная в секонд-хенде какая-то разлетайка, это что-то большее.

– Ну вот я, например, в рубашке за 5 рублей. Это же тоже про мой этап, что вот сейчас не могу купить рубашку  в Zara за 50. 

– Это не то. Понимаешь, многие истории про ее платья сложно объяснить даже по-русски, не то что иностранцу. У ее дочери был выпускной, и они хотели в ателье в Воложине купить отрез ткани, чтобы сшить платье в Минске. В воложинском ателье отказались продавать ткань, если у них не будет заказа на пошив. Тогда Вера заказала пошив сиреневого платья для себя, чтобы ателье продало ей золотистую ткань для наряда дочери. Это время уже ушло.

Моя мама до сих пор помнит, как в универмаге схватила один сапог, а другая женщина – другой сапог из этой же пары. И мама уступила. Невозможно забыть, как ты ждал эти вещи и как ты их искал. Вера платьями составляет историю всех женщин своего рода: у нее есть свадебное платье дочери и платье невестки, в котором она приходила на свидания к сыну Веры.

– Как так получилось, что бабушка из Воложина оказалась самой известной модницей страны?

– Просто Вера форсистая. Я хотела снять историю о том, как не бояться быть красивой в любом возрасте и как важен каждый день. Мы прогуливались по Воложину, и она мне говорит: «Мне осталось несколько сезонов». И я думаю: а сколько же мне сезонов осталось? Ну в среднем, если ничего не случится, то не так уж и много. За жизнь человек только раз 70 видит, как распускаются вишни и цветут сады. Когда ты начинаешь думать вот так, все остальное становится неважным.

У Веры в жизни было много испытаний. Она видела вторую мировую войну. Ее муж умер после Чернобыльской аварии, потому что три недели тогда провел в Гомельской области. Сгорел за полгода, она осталась одна с тремя детьми. При этом она не озлобилась, в каждом дне она видит какие-то стимулы и праздники для себя. Мне кажется, это поступок. В 90 лет она даже делает гимнастику для лица! Она вырезала это из какой-то газеты. И я с ней тоже эту гимнастику делала.

– Многое из того, что ты делаешь, – это прямо психотерапевтические упражнения. Я вот люблю читать программы разных интенсивов про принятие себя: на прекрасную дачу в Италии привозят группу женщин, чтобы они там за тысячи три долларов с помощью терапевтов что-то о себе поняли на фоне великолепного пейзажа. И там обязательно есть упражнения про мать. Типа стоят два стула, на одном ты, а на другом стуле как будто твоя мать в твоем нынешнем возрасте. И ты как бы понимаешь больше про себя и почему тебя растили именно так. Женщины потом прямо рыдают в отзывах:  «Боже, это упражнение перевернуло мою жизнь!» Богатые тети делают такие упражнения, сидя на специальных тренингах в Италии, а ты до такого додумываешься, сидя в Могилевской области.

– Ну я найду, как мне потратить эти 3000 долларов по-другому.

– Если что, это не секта, это я тебе про терапевтические группы рассказываю.

– А звучит, как секта. Хотя психотерапия и так похожа на секту. Как говорит руководитель спецпроектов Таких Дел Сережа Карпов: «Если мы не занимаемся психотерапией, тогда ничего не получится». Да, для меня фотография – это всегда психотерапевтический сеанс.

– Почему ты считаешь настолько важным проговорить в своих работах, откуда ты и как ты росла?

– Потому что запах вот этих падающих яблок или груш, которые росли у бабушки и дедушки, остается со мной навсегда. Ну это ядро человека, главное. Когда думаешь, где ты родился и как рос, ты лучше понимаешь, почему у тебя вот такие комплексы или почему твоя жизнь сложилась именно так. Место, где ты родился, влияет даже на то, как ты воспринимаешь разные месяцы и даже дни недели. Я читала, по-моему, у Фройда – все влияет на маленького человека, и даже спиленное на его глазах дерево может потом чем-то аукнуться.

– Ты много снимаешь о том, как быть женщиной в разных возрастах. Как тебе быть сейчас в Беларуси 30-летней?

– Это ты хочешь cпросить у меня, как тут жить?

– Да не, мне так, для себя.

– Я просто рада, что я живу, сейчас мне все равно, сколько мне лет. Каждый человек –  заложник своих страхов, любви и нелюбви. Сейчас же моя молодость, мне всего лишь 32, так что все круто, и кажется, что у меня все впереди. Кто-то уже в 20 понимает, что ему делать. Я так устроена, что мне с 20 до 30 нужно было подумать, кто я, и успокоиться.

– Что в жизни женщины самое сложное?

– В моей – не бояться. Мы очень много боимся и сомневаемся в себе. Боимся, что нам 32, боимся, что не сможем купить в Zara рубашку за 50, боимся, что лето уже заканчивается, боимся, что промокнем под дождем, боимся, что нет парня. Но нам дана эта жизнь, и можно делать все, что хочешь.

– Ты думала, какой ты будешь в старости?

– Я бы хотела быть такой, как моя мама, как Вера. Я бы хотела получать кайф от жизни, продолжать снимать и чтобы мне так же шла красная помада.