Дневник «Листопада» здорового человека

«Убийство священного оленя»

Йоргос Лантимос

 

 

Йоргос Лантимос – греческий режиссер, который отметился уже двумя диковатыми инди-хитами «Клык» и «Лобстер». Последний из них в прошлом году даже добрался до проката в Минске, и смотреть его в кинотеатре было одно удовольствие – в «Ракете» забитый до отказа зал очень бурно реагировал на эту, по сути, комедийную мелодраму с Колином Фарреллом и странным сюжетом про одиноких людей, которых превращали в животных. Это был один из тех фильмов, про который можно сказать, что он «не оставлял никого равнодушным», только в каком-то извращенно-гиперболизированном смысле. Все мои друзья и знакомые отзывались о нем либо в духе «лучший фильм года», либо «ненавижу всей душой».

 

В целом, это похоже и на новый фильм Лантимоса. Туда тоже затащили Колина Фаррелла, явно пытающегося перезапустить свою карьеру подобными фильмами, а также Николь Кидман. Поэтому не очень понятно, почему в гигантском зале «Москвы» почти не было свободных мест: то ли из-за хайпа на модных режиссеров, то ли все просто на узнаваемых актеров пошли. Правда, в этот раз Лантимос снял практически боди-хоррор, благодаря чему скрипящие сидения в кинотеатре скрипели еще сильнее обычного, а каждые 10 минут кто-нибудь пытался покинуть показ.

 

 

В такой реакции нет ничего удивительно. «Убийство святого оленя» – крайне неприятное кино на каком-то чисто физическом уровне

 

 

В такой реакции нет ничего удивительно. «Убийство святого оленя» – крайне неприятное кино на каком-то чисто физическом уровне. К примеру, фильм начинается со сцены операции – то есть, внутренние органы крупным планом, все очень натуралистично и длится минуты три. Делает эту операцию герой Колина Фаррелла – успешный хирург, который живет в хорошем доме со своей женой Николь Кидман и двумя детьми. В свободное от работы время он тусуется с неловким подростком, которого играет Барри Кеоган из «Дюнкерка». Его отец недавно умер во время операции, из-за чего Фаррелл чувствует вину и старается хоть как-то опекать незадачливого юношу. Другое дело, что чем больше они сближаются, тем больше подросток начинает походить на маньяка, переходящего все личные границы. Напряжение нарастает, и вскоре с детьми хирурга происходят какие-то очень странные вещи.

 

 

 

кино вроде бы отличное, но по-настоящему понравится оно только настоящим садистам

 

Похожую завязку вы уже могли видеть много раз во всяких других стандартных триллерах, но с подходом Лантимоса такой сюжет обретает совсем другие черты. Как и в случае с «Лобстером», фильм пронизывает греческая мифология. К тому же, все герои разговаривают и ведут себя не как живые люди, а как бесчувственные роботы; каждые минут десять происходит что-то очень странное, страшное или совсем дикое. К этому быстро привыкаешь, из-за чего «Убийство священного оленя» выглядит как кино из параллельной вселенной – актеры знакомые, ситуации знакомые, но все как-то совершенно неправильно.

 

В общем, это тот случай, когда кино вроде бы отличное, но по-настоящему понравится оно только настоящим садистам. Если вы из них и жалеете, что пропустили фильм, то пока не расстраивайтесь. «Убийство священного оленя» обещали показать в Silver Screen с 16 ноября, но одним только греческим богам известно, как оно все будет на самом деле.

 

Кирилл Мажай

 

 

 

 

«Жаннетт: Детство Жанны д'Арк»

Брюно Дюмон

 

 

Чумазая малютка пасет на живописном выгоне у ручья стадо овец и орет во всю глотку церковные гимны. Так как на дворе Столетняя война, девочка много думает о судьбе Родины, о подлецах-англичанах и прикидывает возможности как-то исправить ситуацию. После теологического диспута с раздвоенной монахиней (не спрашивайте), она встречает в лесочке троицу святых, которые рекомендуют ей лично возглавить французскую армию. Пару лет спустя, возмужав, похорошев и сменив детское имя Жанетт на серьезную Жанну, девушка отправляется в Орлеан. А, да, все это время она и все, кто появляется в кадре, без остановки поют под какой-то мультяшный EDM.

 

Судя по пустому залу пятничного «Центрального», который несколько взрослых женщин посреди фильма еще и демонстративно покинули, катастрофически низкому пользовательскому баллу на сайте «Листопада», да и буйству у нас тут в комментариях насчет режиссера Каурисмяки и грузинского фильма про красивые виды, белорусский киноман что-то не то смотрит. «Жанетт» Брюно Дюмона – это и есть то самое ядовитое, отвязное, смешное и дикое, в то же время совершенно серьезное и предполагающее какую угодно глубину осмысления кино, которое с такой благодарностью обнаруживают в интернете лет в 15 и потом запоминают на всю жизнь.

 

 

Хотите два часа смотреть сцену из «Ну, погоди!», где Заяц пел про «О соле мио» только на фоне потрясающе красивых пейзажей? Отлично, это «Жанетт»

 

Дюмон, очевидно, находится в старой традиции европейского арт-кино образца Брессона и Пазолини (на «Евангелие по Матфею» фильм прямо похож), но так же легко его дураковатые подростки встают в ряд с YouTube-селебрити Валерией Яскевич, которая ровно с такими же бесконечно серьезными глазами и ровно так же, очевидно, ни слова не понимая, поет «Тело» ЛСП, как маленькая Жанетт горланит обращения к богу. Хотите два часа смотреть сцену из «Ну, погоди!», где Заяц пел про «О соле мио» только на фоне потрясающе красивых пейзажей? Отлично, это «Жанетт». Хотите подумать про историю мутации легенды про Жанну д’Арк (сценарий является более-менее пропетой громким голосом какой-то французской книжкой столетней давности) на протяжении последних веков? Замечательно, в «Жанетт» про это весь фильм. Хотите комедию вроде «Самого лучшего дня», только чтобы вместо Нагиева – читающий рэпом нотации угловатый подросток? Супер, Брюно Дюмон как раз такое снял.

 

Чисто по-человечески, конечно, хотелось бы, чтобы фильм имел еще и некоторое подобие интриги, пусть даже в безумном варианте детективной истории гениального «Малыша Кенкена», но Дюмон никаких изменений во всем известный сюжет не вносит. Оно и правильно, так урок фильма становится только язвительнее: пристальный взгляд художника даже самое предсказуемое зрелище легко превратит в нечто неслыханное, даже если в роли художника выступает наслушавшаяся взрослых разговоров мечтательная девочка.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

«Завтра»

Юлия Шатун

 

 

«Завтра» дебютантки Шатун – первый белорусский фильм со времен «Масакры», который отборщики «Листопада» сочли настолько хорошим, что поместили в общечеловеческий конкурс, а не в лягушатник для белорусов. Выступавший перед показом в «Беларуси» Николай Лавренюк (это не злой допельгангер Никиты Лаврецкого, а вполне настоящий человек, как раз за белорусскую программу обычно отвечающий) так прямо и говорил, что такого кино давно не видел, и при этом даже немножко задыхался.

 

Сюжет в фильме такой. Завязавший со школой 56-летний учитель английского разносит рекламные объявления вместе с женой по подъездам, немножко репетиторствует и упорно покупает лотерейные билеты. На кухне идет ремонт, на носу – юбилей свадьбы, сын в Минске опробовал новую куртку. Когда зритель уже начинает ожидать секс-линию со школьницей, которую мужчина гоняет по теме, которую они давным-давно должны были пройти, вдруг стреляет линия с билетом: мужчина выигрывает путевку на Мальдивы, но, уже добравшись из своего Мозыря до здания напротив ЦУМа, разворачивается и едет домой.

 

 

Жизнь скучная и бессобытийная, да, ну так а чего же вы, Юля, волнуетесь тогда так?

 

 

Понять, откуда такие реверансы фильму, несложно. Сырой (белорусская зима ведь не холодна, а скорее промозгла), ветреный и какой-то обаятельно корявый Мозырь ни секунды не кажется декорацией, а ощущается вот как если бы там неделю пожил: что за девятиэтажками начинается пустырь – все еще неожиданность, но головой по сторонам уже не крутишь. Кажется ерундой, но такие естественные натурные съемки – и вообще редкость, а для белорусского постановщика идея, что стоящие друг за другом двухэтажные деревянные бараки – это вовсе не «скучный пейзаж», а нагромождение клякс, пятен и углов, достойных Джексона Поллока – новость. Вряд ли Шатун прямо имеет это в виду, но уже то, что не мешает взглянуть на белорусский быт как на быт, а не на уродство, нуждающееся в выкорчевке, – это много.

 

Еще в фильме есть хорошие учитель с женой, которых несколько излишне забито, но все равно естественно и живо изображают родители постановщицы, забавная сцена танцев в провинциальном ресторане и шокирующая деталь, что даже перебравшемуся в Минск студенту родители покупают куртку на вещевом рынке Мозыря. Для кого, спрашивается, все наши подборки курток и скидок выходят. Все остальное, увы, получилось так себе.

 

Шатун и в своих интервью и в последовавшей за показом короткой серии ответов на вопросы из зала много говорила о том, что жизнь скучная, событий в ней нет, и что она очень хотела честно показать вот эти вот громадные прорехи неинтересности и ничегонеделания, которые составляют большую часть человеческого существования. С этой задачей она, к сожалению, справилась: герои все время клюют носом, совершают действия, у которых нет никакой мотивации (черт с ней, с курткой, но в какой-то момент жена отказывается сесть в трамвае рядом с героем – это что, спрашивается, вообще такое?), и натурально с середины часового фильма становится непонятно, к чему это, собственно, все идет.

 

 

Самую серьезную подножку режиссеру сделал известный мыслитель Валентин Акудович (обладающий, как оказалось, дикцией рэпера Скриптонита)

 

 

Гладкий, достойный самых умненьких десятиклассниц ответ на все возможные претензии к сюжету про «ну так и в жизни все так же» жизнь, смеясь, разрушила на глазах у зрителей: после своего аж третьего фестивального показа Шатун все так же еле удерживала микрофон в трясущихся от волнения руках, забывала названия любимых фильмов, минуту назад заданные вопросы и только что в обморок не падала. Жизнь скучная и бессобытийная, да, ну так а чего же вы, Юля, волнуетесь тогда так? Наверняка и мозырский репетитор, изучающий поверх чебурека в буфете со стеклянными окнами в пол привокзальную площадь, о чем-то важном для себя думает, наверняка и собственные родители режиссера что-то вполне конкретное думали, когда, приезжая к дочери в гости, боялись выйти из зала ожидания в город (брошенная вскользь на обсуждении эта деталь, конечно, одна таит в себе больше драмы, чем все «Завтра»), только ее это не интересует, и даже, хуже того, в голову не приходит. Герои просто ходят в кадре, потом останавливаются, потом снова начинают идти.

 

Самую серьезную подножку режиссеру сделал известный мыслитель Валентин Акудович (обладающий, как оказалось, дикцией рэпера Скриптонита): он после фильма спросил, а чего это Шатун ему показывала свою недописанную книгу, где она вся такая сверхчувствительная, чтобы потом оказалось, что фильмы она снимает, как про инопланетян. Ответ на этот вопрос, наверное, философ знает и сам, просто постеснялся так в лоб говорить хорошему и симпатичному человеку: оборотной стороной чрезмерной тви-сентиментальности является совершенная, ледяная сердечная черствость. Люди, которые слишком много внимания уделяют собственным тонким оттенкам переживаний, чаще всего оказываются слепы и глухи к даже самым общим контурам душевной жизни окружающих. В «Завтра» Шатун демонстрирует очень хороший глаз и почти совсем холодное сердце. В смысле удовольствия от фильма одно другому совсем не мешает, и технические перспективы автора выглядят вполне радужными, но вряд ли одних отличных видов Мозыря хватит на хоть какую-нибудь серьезную фильмографию.

 

Антон Серенков

 

 

 

 

«Поророка»

Константин Попеску-младший

 

 

«Хотелось бы пожелать долгих лет жизни румынской новой волне, благодаря которой программным директорам «Листопада» есть, что включать в программу, а нам, зрителям, есть что смотреть. В этом году, например, самым ярким на фестивале представителем современного румынского кинематографа был Константин Попеску-младший со своим фильмом «Поророка».

 

Классическая благополучная, на первый взгляд, семья из четырех человек живёт в уютной квартире с красивым большим балконом и превосходным видом на ТЭЦ. Вечерами, как минимум на выходных, молодая пара Тудор и Кристина сидят допоздна с гостями. Днем, пока дети Мария и Илия в школе, муж работает в банке, а жена – в бухгалтерии. Пятилетняя Мария ходит в бассейн и на балет, семилетний Илия, похожий на ребенка из «Сияния», тоже времени даром не теряет. Жизнь течет своим чередом, дети неуверенно растут, а родители потихоньку стареют. Но вдруг на семью обрушивается несчастье, и история уходит в совсем другое русло.

 

Ленивым утром жаркого выходного дня отец ведет своих отпрысков на детскую площадку, в парк, что в десяти минутах от дома. Ничто, казалось бы, не предвещает беды: вокруг, радостно щурясь, бегают дети, на ходу поедая мороженое; неподалеку две немолодые женщины дотошно пытаются объяснить мужчине с собакой, что он не прав, выгуливая питомца рядом с детьми; отец сидит на скамейке, увлеченно разговаривая по телефону и стараясь по возможности не выпускать из поля зрения своих детей. В какой-то момент этой напряженной 18-минутной сцены, снятой одним честным дублем, Тудор замечает, что его дочь куда-то пропала. К счастью, оказывается, что она ушла с подругой в уборную, только и всего. С облегчением обнаружив дочь, Тудор на некоторое время успокаивается, но через несколько минут снова теряет её из виду и, начиная с этого момента, мы видим Марию только на фотографиях и на многочисленных объявлениях с подписью «пропал ребёнок».

 

 

Хотелось бы пожелать долгих лет жизни румынской новой волне, благодаря которой программным директорам «Листопада» есть, что включать в программу, а нам, зрителям, есть что смотреть

 

 

Стоит сказать, что эта история универсальная, и больше всего в завязке пугает, что точно такая же 18-минутная сцена запросто могла бы произойти в условном парке Челюскинцев и точно так же разрушить жизни людей, живущих в хороших квартирах с видом на ТЭЦ и работающих на хороших работах. Причем длинные сцены, снятые одним кадром, в «Поророке» не бросаются в глаза, и режиссер не относится к ним, как к каким-то достижениям. По-другому снимать такое сложно, ненужный монтаж отвлекал бы зрителя от событий и не давал бы ему полностью погрузиться в происходящее на экране.

 

«Поророка» не дает однозначных ответов на вопрос «что делать в таких ситуациях и как справиться с горем?». Работая в лучших традициях румынского реализма, Кристиан Попеску-младший лишь безжалостно рассказывает, что в таких случаях бывает дальше. Вот друзья семьи, которые вскоре перестанут ими быть, обсуждая поиски ребенка, не следят за языком. Вот родители жены Тудора спрашивают у него, как он мог такое допустить, будто бы на этот вопрос есть хоть сколько-нибудь вменяемый и правдоподобный ответ, который их бы устроил. Вот жена Тудора, Кристина, сутками ходит в траурном трансе где-то на периферии кадра. Вот сын спрашивает, где его сестра, а вот и жена, и сын, и его новая черная собака уже где-то далеко за кадром, на расстоянии телефонного звонка. А следствие вроде как идет и поиски девочки вроде как продолжаются.

 

 

Точно такая же 18-минутная сцена запросто могла бы произойти в условном парке Челюскинцев и точно так же разрушить жизни людей, живущих в хороших квартирах с видом на ТЭЦ и работающих на хороших работах

 

 

Но интереснее всего наблюдать не за неотвратимым развалом семьи, а за развитием характера невольного катализатора всей этой жуткой ситуации, за Тудором. Казалось бы, винить его не за что, но, с другой стороны, не винить очень сложно. С главным героем мы знакомимся буквально за день до несчастья, и его бэкграунд пока не очень понятен. Видно только, что муж он довольно ревнивый, хотя сам обручальное кольцо не носит, и человек вспыльчивый – утром в день происшествия Тудор звонит на незнакомый номер, с которого несколько раз звонили его жене, и в грубой форме требует прекратить назойливые звонки. О его отцовских качествах сходу судить тоже крайне сложно, но, например, в полицейском участке он с трудом может описать одежду, в которой пропала дочь, и последний завтрак, который она съела. Тогда как жена, сидящая рядом, без запинки перечисляет и то, и другое.

 

Отец пропавшей дочки, ведомый гнетущим чувством вины, проводит свое собственное расследование в стиле детективных сериалов CSI и цепляется за единственную зацепку, которая, как ему кажется, может пролить свет на судьбу дочери. Едва ли не каждый день Тудор посещает парк, из которого пропала его дочь и в итоге становится тем самым человеком, которого родители не хотели бы видеть рядом с детской площадкой. Если в начале фильма кроме добрых глаз Тудора мы, из-за его бороды, почти ничего не видели, то ближе к концу, после финальной трансформации главного героя, смотреть на него без чувства как минимум тревоги очень сложно. На протяжении финальной трети фильма сложно не поглядывать на часы, но не потому, что ждешь конца фильма, а потому что стараешься быть готовым к развязке, которая будто бы ударяет зрителя, уже и так вжавшегося в кресло, молотком по голове.

 

Валера Цыбульский

 

 

 

 

«Я вам не негр»

Рауль Пек

 

 

«Я вам не негр» – одна из самых заметных американских документалок прошлого года, у которой список наград и номинаций на Википедии занимает большую часть статьи и в три раза длиннее его описания. Фильм номинировался на «Оскар», но проиграл могучему семичасовому эпику «O.J.: Made in America», про который я уже когда-то писал. Оба фильма, впрочем, сильно похожи, так как рассказывают примерно об одном и том же, только «Я вам не негр» на шесть часов короче.

 

Документалка снята бывшим министром культуры Гаити (!) Раулем Пеком на основе незаконченной рукописи Джеймса Болдуина – американского черного писателя, сейчас уже фактически классика, но мало известного за пределами США. В рукописи Болдуин рассказывает о трех погибших лидерах движения за гражданские права – Медгаре Эверсе, Малкольме Икс и Мартине Лютере Кинге, но также постоянно отвлекается на самого себя и вообще на жизнь в Америке тех лет. Если вы понятия не имеете, о чем речь, то вот более знакомый референс – зачитывает слова Болдуина здесь Сэмуэл Л. Джексон.

 

 

Белорусский зритель не очень был готов к такому кино – часть людей ушла из зала в разные моменты, а еще часть людей как-то не очень адекватно реагировала на совершенно серьезный и тягучий нарратив

 

 

За полтора часа, имея перед собой очень краткий первоисточник, создатели фильма смогли пересказать всю историю современного США от конца XIX века до наших дней. Причем, не только с точки зрения черного человека, как это чаще всего и делается в подобных фильмах, но и через всю западную культуру: от кино и музыки до маркетинга и политики. В общем, если почему-то не понимаете, почему черные в США все еще чем-то постоянно недовольны, то эта документалка более чем наглядно и подробно объяснит. Впрочем, для людей, которые толком не знают ни поп-культуру США тех лет, ни о движении за гражданские права, в «Я вам не негр» будет сложно врубиться с первого раза. На зрителя со скоростью пулемета сыпется куча фактов, событий и имен, без предварительного знания которых будет легко запутаться, хотя общий посыл за этим не потеряется даже для самого непросвещенного зрителя.

 

Фильм как-то незаметно показали в полупустом малом зале кинотеатра «Мир». Как оказалось, белорусский зритель не очень был готов к такому кино – часть людей ушла из зала в разные моменты, а еще часть людей как-то не очень адекватно реагировала на совершенно серьезный и тягучий нарратив (кто вообще смеется на фразе «я скучаю по жареной курочке»?). Впрочем, если вы не из тех людей и хотели этот фильм посмотреть, то не расстраивайтесь – «Я вам не негр» уже давно есть на торрентах, так что вперед.

 

Кирилл Мажай

 

 

 

 

«Город солнца»

Рати Онели

 

 

«Город солнца» на «Листопаде» показывали в рамках основного конкурса документального кино. Картина снята в Чиатуре – небольшом городе в Грузии, запрятанном посреди живописных горных пейзажей, где живут несколько персонажей фильма. Мужчина-шахтер день за днем работает на опасном производстве, а по вечерам пьет с другими такими же шахтерами. Мужчина-музыкант числится учителем в школе, играет в ансамбле и поет песни на корпоративах, пока все напиваются. Помимо них в кадре еще появляются девочки-спортсменки, которые готовятся к каким-то соревнованиям и постоянно бегают по городу.

 

«Город солнца» сделан в духе недавней польской сенсации «Все бессонные ночи», который в свою очередь часто сравнивают с фильмами Терренса Малика. То есть там ничего не происходит, грань между постановкой и документалистикой окончательно размыта, а люди в кадре вроде бы и актеры, ну а вроде бы и нет. Только если обычно такие фильмы все равно умудряются внятно рассказать какую-то историю, то «Город солнца» скорее смотрится как оживший фотоальбом с красивыми картинками, склеенными в случайном порядке.

 

 

«Город солнца» больше заинтересован в скучных и чересчур длинных планах, которые многие любят путать с «атмосферой» и «кинематографом не для разума, а для души»

 

 

В фильме практически нет разговоров, но и молчаливые длинные сцены нам ничего не говорят, так как катастрофически не хватает контекста и нарратива. Если заранее не знать, что в кадре показывают Грузию, то можно и не догадаться. Все важные аспекты документального кино тут игнорируются, оставляя только пустую, но красивенькую оболочку. Что это за город? Что с ним случилось? Кто все эти люди и почему они так живут? Какая разница. «Город солнца» больше заинтересован в скучных и чересчур длинных планах, которые многие любят путать с «атмосферой» и «кинематографом не для разума, а для души» (примерно такие слова прозвучали со сцены до сеанса). Грузия в фильме смотрится как такая «экзотическая» страна, с которой режиссер будто бы не знаком, а весь этот типичный грузинский быт ему не близок. Как еще было сказано в речи перед показом, режиссер учился и жил в Нью-Йорке, после чего захотел стать режиссером – вывод сделайте сами.

 

Кирилл Мажай

 

 

 

 

 

 

«Вестерн»

Валеска Гризебах

 

 

Любимое кино последнего Каннского фестиваля значительной части людей, которые больше не видят смысла в основном конкурсе смотра, приехало в Минск – ну чем не событие. Протестировать его мы решили на собственной шкуре: любопытно все-таки знать, за что голосует сегодняшний синефил.

 

Сюжет у фильма следующий. Группа немецких работяг за сорок отправляется строить ГЭС в болгарскую глухомань близ границы с Грецией и какой-то деревеньки, жители которой от новоприбывших гостей абсолютно не в восторге. Тем более что те почти не работают, а только мешают – но не все: щуплый интроверт Майнхард решил избрать дружелюбную линию поведения по отношению к местным, в то время как его коллеги наглядно демонстрируют, что они – немцы, а немцам можно все. Поэтому и кино называется «Вестерн», несмотря на то что никаким вестерном здесь и не пахнет.

 

Валеска Гризебах – адепт кинематографа «берлинской школы», который подразумевает довольно медленное повествование, сложно артикулируемую меланхолию и проблемы конкретных людей вместо проблем народов и континентов. «Вестерн» вполне ладно укладывается в канон, разве что высмотреть актуальность тут проще пареной репы, но это и не удивительно, когда речь идет о диалоге двух менталитетов, а на дворе вовсю цветет глобализация. Поначалу фильм представляется практически триллером: в напряжении от ожидаемого столкновения представителей разных культур то и дело виднеется хорошая жанровая продукция. Однако герой Майнхарда постепенно вносит смуту в расхожий расклад, отдаляясь от соотечественников в сторону застолий с населением болгарской деревни, которые начинают отбирать хронометраж у всего остального.

 

 

 

«Вестерн» серьезно теряет в саспенсе и без оглядки пускается в убаюкивающий мир граненых стаканов, такой милый всем, кто уделял немало времени российскому реализму про невыносимую жизнь

 

 

Общее впечатление от фильма остается тягостное, пускай он и не так уж прост. Проблема коммуникации и принятия окружения существует не только и не столько на уровне разного мировосприятия народов, сколько на общечеловеческом, где на первый план выступают универсальные ценности (Майнхард и местные, разговаривая на разных языках, в определенный момент начинают понимать друг друга едва ли не с полуслова). И вот кино выходит за рамки мелких стычек немцев и болгар, обрастает культурологическим контекстом – здесь вроде бы должно начаться самое интересное, но, набирая интеллектуальный вес, «Вестерн» серьезно теряет в саспенсе и без оглядки пускается в убаюкивающий мир граненых стаканов, такой милый всем, кто уделял немало времени российскому реализму про невыносимую жизнь. Не спасает ситуацию даже момент с эвтаназией лошади.

 

Заметим, что имени Марен Аде в продюсерской графе минская публика большого значения не придала (ну, или просто не обратила на него внимания): на вечернем сеансе в небольшом «Центральном» оставалось немало свободных мест, хотя на «Тони Эрдманне» в прошлом году было вообще не протолкнуться. Зрительский рейтинг «Вестерна» составляет 3,03 из 4-х, что на первый взгляд неплохо, но белорусские киноманы в целом довольно щедры, поэтому фильм находится в нижней части таблицы народной любви.

 

Алексей Свирский

 

 

 

«Ноябрь»

Райнер Сарнет

 

 

Не считая иранского хоррора «Зар», эстонский «Ноябрь» выглядел единственной надеждой фестиваля для тех, кто предпочитает прятаться от кинематографа пальмовых ветвей в мирах помрачней, позлей да поукромней. Мы пошли смотреть прибалтов, потому что их фильм посещал многообещающие фестивали, а иранский – нет, и, видит бог, допустили ошибку. Но оно и поделом: кто ж так кино для просмотра себе выбирает.

 

Начнем с того, что для картины, дразнившейся эстетскими кадрами, мелодраматической линией и энциклопедией эстонского фольклора, в «Ноябре» чересчур часто хохмят про задницу и экскременты. Что касается последнего, то кульминационным моментом показа стал однюдь не какой-нибудь хитрый режиссерский ход, а прямая отсылка к «Зеленому слонику» в русских субтитрах – перевод выполнял определенно киноман со стажем. Зал «Центрального» заливался смехом, и здесь не понятно: не то всем просто шутка понравилась, не то публика и правда собралась подкованная.

 

 

Для картины, дразнившейся эстетскими кадрами, мелодраматической линией и энциклопедией эстонского фольклора, в «Ноябре» чересчур часто хохмят про задницу и экскременты

 

 

Но шутки шутками, расскажем про кино. Стартует оно с бодрой сцены похищения коровы, причем похитителем выступает говорящий металлолом, в эстонской мифологии известный под названием кратт – по-русски это более-менее домовой, и функции у него такие же. Фильм, вообще говоря, обещал целый комплект языческих мотивов и фолк-героев и свое обещание честно выполнил: вселенная «Ноября» (безымянное село XIX века с подавляющим количеством чумазых стариков) состоит из них сплошь и рядом. Воскрешение мертвых, куры ростом с человека, сделки с дьяволом, привороты – всего и не перечесть. Вот только когда такой карнавал образов оказывается в руках кинематографиста с сильным влиянием театра, хорошего не жди.

 

 

Зал «Центрального» заливался смехом, и здесь не понятно: не то всем просто шутка понравилась, не то публика и правда собралась подкованная

 

 

Предыдущее кино Райнера Сарнета вышло шесть лет назад и базировалось на «Идиоте» Федора Достоевского, в «Ноябре» постановщик решил взять за основу уже книжку популярного эстонского современника Андруса Кивиряхка, издававшуюся, между прочим, на русском языке. И, по правде говоря, главным достоинством фильма кажется как раз то, что по нему было бы интересно писать книжку, не имей он первоисточника. На бумаге – чистый рай: это монохромное фэнтези с любовным треугольником, языческими персонажами и баронессой в замке можно было бы просто покадрово отрецензировать – получился бы прекрасный анекдот. Однако, как это часто бывает с теми, кто делает слишком уж серьезную ставку на образы, в фильме Сарнет напрочь забывает про атмосферу, нерв и другие важные для чувственного восприятия элементы, полагая, видимо, что все это прирастет само собой, нужно только погуще всего наворотить.

 

«Ноябрь», целиком составленный из микросюжетов (крестьяне борются с чумой; девушка отбивается от брака по принуждению; молодой селянин тоскует из-за любви и так далее), в итоге оказывается много меньше суммы своих составляющих, несмотря на похвальное стремление подружить грустное с потешным.

 

Пускай кино и пестрит специфичными шутками про все на свете (есть про латышей, а есть и про подштанники), в нем таки остается пространство для печальных моментов, но мы в «Центральный» шли, конечно, не за этим. Во времена оскудневшей и лишившейся всякой концепции «полуночной» секции фестиваля, и без того звезд с неба не хватавшей, было бы здорово поймать что-нибудь этакое в соседних программах, однако организаторы «Листопада», к сожалению, решили, что мы таких подарков не заслуживаем.

 

Алексей Свирский

 

 

 

 

 

 

 Квадрат

Рубен Остлунд

 

 

В галерее современного искусства в Стокгольме готовится к открытию выставка, главным экспонатом которой станет инсталляция «Квадрат» – светящаяся геометрическая фигура, внутри которой любой человек «получает равные права», так как это место «доверия и взаимопомощи». Музей пытается придумать, как разрекламировать эту выставку, нанимая молодое и дерзкое пиар-агентство.

 

При этом у главного куратора музея Кристиана в безумной уличной потасовке крадут телефон и кошелек. Отследив телефон на компьютере до бедного квартала в Стокгольме, он решает кинуть записку с угрозой в каждый почтовый ящик дома, где, возможно, живет грабитель, в надежде таким образом вернуть украденное. Эти и многие другие события неизбежно пересекутся, превратив жизнь Кристиана в настоящий хаос.

 

 

 

Неудачно вышла только сюжетная линия про пиар-агентство и работу медиа, настолько ленивая, шаблонная и глупая, что невольно вспоминаешь богомерзкий фильм «99 франков», только скорее даже в пользу последнего

 

 

«Квадрат» получил Золотую пальмовую ветвь на Каннском фестивале в этом году – в принципе, такого описания уже более чем достаточно, чтобы понять, что это за фильм. Если вы хоть немного следите за крупными европейскими кинофестивалями, можно примерно представить, какие фильмы там побеждают, особенно если в его синопсисе есть слова «современное искусство».

 

Главная проблема «Квадрата» – то, что это как будто бы три разных фильма в одном. Рубен Эстлунд пытается балансировать между триллером, комедией и критикой современного общества, стараясь ухватить сразу десятки тем, переключаясь между ними каждые 10 минут. За два с половиной часа «Квадрат» критично проходится по современному искусству, капитализму, бедности, социальному неравенству, злоупотреблению властью, бюрократии, современным технологиям, сексуальным отношениям, медиа-пространству и так далее.

 

 

Как ни иронично, этот фильм, который критикует «дорогое» и «эксклюзивное» искусство, показывали в Falcon Сlub – «дорогом» и «эксклюзивном» кинотеатре, в зале на 25 человек и с билетами в два раза дороже стандартных листопадных

 

 

По отдельности почти все работает идеально: в фильме куча отличных комедийных моментов, которые случаются тогда, когда их вообще не ждешь (чего только стоит сцена пафосной пресс-конференции, куда пришел мужчина с синдромом Туретта), внезапно очень много саспенса и тоже тогда, когда вообще этого не ждешь (самый напряженный момент во всем фильме – сцена, где мужик просто один сидит в машине, и не видно ничего, кроме его лица). Неудачно вышла только сюжетная линия про пиар-агентство и работу медиа, настолько ленивая, шаблонная и глупая, что невольно вспоминаешь богомерзкий фильм «99 франков», только скорее даже в пользу последнего.

 

«Квадрат» – эффектное и неожиданно захватывающее кино с несколькими абсолютно великими сценами (перформанс «человека-зверя», который расхватали на постеры, как раз одна из них). Как ни иронично, этот фильм, который критикует «дорогое» и «эксклюзивное» искусство, показывали в Falcon Сlub – «дорогом» и «эксклюзивном» кинотеатре, в зале на 25 человек и с билетами в два раза дороже стандартных листопадных. Для простых смертных «Квадрат» покажут 8 ноября в «Пионере», но посмотреть его вы не сможете, если заранее об этом не позаботились – на этот сеанс уже не осталось ни одного билета. Вот она, сила Каннского хайпа, о чем мы вас и предупреждали.

 

 

Кирилл Мажай

 

 

 

 Кондитер

Офир Рауль Грайзер

 

 

Молодой парень работает в кондитерской в Берлине, где печет пироги, и в какой-то момент заводит роман с женатым мужчиной из Израиля, который периодически приезжает в город по работе. После целого года редких встреч мужчина снова уезжает, но не возвращается: он при непонятных обстоятельствах погибает в автокатастрофе в Иерусалиме. Совершенно раздавленный кондитер бросает работу в Берлине и сваливает в Израиль, где начинает следить за семьей своего возлюбленного. Его вдова, как ни странно, тоже работает в каком-то кафе. Парень решает устроиться туда на работу. Конечно же, ни к чему хорошему это не приведет, а все герои будут из-за этого много страдать и плакать.

 

Два и три года назад на сеансах «Листопада» в пять утра у меня получилось посмотреть «Запретную комнату» и «Теорему Зеро», и это были лучшие моменты тех фестивалей. Немецко-израильскую гей-драму «Кондитер» показывали в «Центральном» в 23:00, это практически ночной сеанс, но все еще не пять утра. Ночные показы, по идее, могут быть отличным слотом для каких-то диких фильмов «не для всех», но «Кондитер» на это совсем не тянет.

 

 

 

Плоская картинка идет в ногу с такой же плоской режиссурой и нулевой харизмой главного героя, будто бы выигравшего роль в этом фильме в конкурсе на самое дубовое выражение лица

 

 

Несмотря на довольно многообещающую завязку, «Кондитер» почти сразу разваливается на куски. Довольно простая история оказывается растянутой почти на два часа, где большую часть времени ничего не происходит, так как полфильма занимают сцены, где кто-то очень долго ест торт. Сам сюжет, который перед показом описали как «исследование человеческой души», на деле оказывается банальнейшей и ужасно предсказуемой историей. Концовка «Кондитера» становится очевидной уже где-то в начале второго акта, а дальше все лишь лениво тянется к концу.

 

Не помогает и то, что «Кондитер» от начала и до конца смотрится как любительское безбюджетное кино. Плоская картинка идет в ногу с такой же плоской режиссурой и нулевой харизмой главного героя, будто бы выигравшего роль в этом фильме в конкурсе на самое дубовое выражение лица. Фильм практически целиком снят в трех неказистых локациях, где актеры будто бы не знают, что им делать и куда идти, поэтому просто стоят и переминаются с ноги на ногу. Как только в сцене начинается движение, все сразу летит к чертям: например, сцена с заказом кофе и сэндвича в израильском кафе будто бы делает оммаж на сцену покупки цветов из фильма «Комната», настолько быстро и нелепо все происходит. Музыка тоже не спасает – тут и там периодически играют переборы на пианино, настолько безликие, будто бы написанные алгоритмом на компьютере.

 

 

Гомосексуалы тут либо изменники и лжецы, либо просто малоприятные люди со сбитым моральным компасом

 

 

Чисто тематически тут тоже есть большие проблемы. «Кондитер» сильно пытается педалировать всю эту кулинарную тему: о еде здесь постоянно говорят, еду здесь постоянно готовят, но примерно так же, как музыку постоянно играют и говорят о ней в «Ла-Ла Ленде», – то есть очень поверхностно и совсем в этом не разбираясь. Фильм сильно углубляется в подробности кошерного питания (этому посвящена чуть ли не половина хронометража и вокруг этого крутится больше половины сюжетных поворотов), забывая показывать хоть немного привлекательную еду. Все то, что готовят герои в фильме, выглядит совершенно неинтересно и будто бы выдрано из первых результатов в гугле по запросу «немецкая выпечка». В общем, никакого фуд-порно (напоминаем, что автор текста является гастрономическим критиком нашего сайта – прим. редакции).

 

Люди, которые пришли на показ ради гей-драмы, скорее всего, остались разочарованными. Гомосексуальная линия в конце концов (спойлер) превращается в гетеросексуальную без каких-либо на это видимых причин, а более-менее интересная динамика в отношениях персонажей сменяется на безумно скучную канву «один персонаж пытается заменить недавно погибшего персонажа», которая была исчерпана уже хотя бы в прошлогоднем «Франце» Озона. То, как показывают двух любовников, тоже кажется проблематичным и дискредитирующим всю гей-культуру: гомосексуалы тут либо изменники и лжецы, либо просто малоприятные люди со сбитым моральным компасом и очень сомнительной мотивацией. Это сильно мешает переживать по поводу всего происходящего: почему вас должна заботить «трудная» судьба главного героя, если он весь фильм ведет себя, как мудак, преследующий странные личные цели?

 

Две недели назад я посмотрел фильм «Call Me By Your Name», который наделал шуму в западной прессе из-за своей неприкрытой гомосексуальной тематики и стал одним из фаворитов ближайшего «Оскара». У этого фильма и «Кондитера» есть много сходств: тоже гей-драма, тоже об отношениях на грани «запрета», тоже об иностранце в непривычной для него стране, тоже фигурирует много еды. Ну и на фоне «Call Me By Your Name» «Кондитер» смотрится, как криминальные сериалы с НТВ на фоне «Клана Сопрано».

 

Кирилл Мажай

 

 

 

 

 

 

 По ту сторону надежды

Аки Каурисмяки

 

 

Фильм рассказывает две параллельные истории, которые в середине сливаются в одну. Первая – о Халиде, беженце из Сирии, у которого там осталась сестра, и который, во-первых, пытается легально обосноваться в Финляндии, а, во-вторых, – как-нибудь спасти сестру. Вторая история – о Викстреме, агенте по продажам, который выигрывает в покер уйму денег и покупает по этому случаю ресторан в отдаленном уголке Хельсинки. Халиду отказывают в убежище, потому что на родине ему якобы ничего не угрожает, после этого он убегает из центра для беженцев и через некоторое время встречается у мусорки, у которой спит, с Викстремом. После сцены, которой можно было бы дать гран-при за изображение самой неловкой драки года, Викстрем принимает решение помочь Халиду, и все заканчивается сравнительно хорошо. Сравнительно, потому что могло быть и хуже.

 

«По ту сторону надежды» – отличный пример непошлой cringe-комедии, жанра, который сейчас набирает обороты как на больших экранах, так и на телевидении. Такие комедии вызывают в зрителях настолько сильное чувство неловкости за происходящее на экране, что единственным логичным для них выходом из ситуации остается смех.

 

 

 

Такие комедии вызывают в зрителях настолько сильное чувство неловкости за происходящее на экране, что единственным логичным для них выходом из ситуации остается смех

 

 

Типичная история о маленьких людях, одним из которых везет больше, чем другим, и от которых мало что зависит, снята в лучших традициях скандинавского кинематографа старой школы – те же статичные планы, те же слабо эмоциональные по подаче, но бьющие в самую точку диалоги, очевидная театральность происходящего. Тут, конечно, все не настолько театрально и статично, как, например, у Роя Андерссона, но сцены, снятые без штатива, можно посчитать, даже если вы умеете считать только до пяти.

 

В общем, наверное, самый лучший вариант для знакомства с творчеством ныне живущего классика – фильм, который он объявил своим последним. А потом уже нужно смотреть по обстоятельствам. Вряд ли классик, даже настолько эксцентричный, как Аки Каурисмяки, решил бы сделать своим последним фильмом какую-нибудь проходную шляпу. Это тот самый случай, когда хочется, чтобы режиссер снял еще несколько последних фильмов, но если отдых от профессии сделает его счастливым, то пусть и правда отдыхает, человек он, судя по всему, очень хороший. А хорошие люди должны быть счастливы.

 

 

 

Валера Цыбульский

 

 

 

 Ничья фабрика

Педро Пинью

 

 

Вы, вероятно, уже видели в интернете отчеты с первого показа «Листопада»–  фильма «Аритмия», но туда пускали только элитарных зрителей, а народу попроще пришлось не спать всю ночь с пятницы на субботу, чтобы засветло успеть в 14.00 на сеанс картины «Ничья фабрика». Смотреть вы ее все равно не станете, поэтому перескажем сюжет.

 

На португальском заводе по производству лифтов рабочие обнаруживают, что начальство куда-то увозит их станки по ночам, ну и возмущаются на этот счет. Начальство говорит, что это просто перегруппировка предприятия, кризис, заказов нет, и вообще подумайте, может, вам сейчас лучше уволиться. Некоторые, действительно, увольняются, но остальные рабочие встают на свои пустые места и по восемь часов ничего не делают. Конфликт разрастается, и скоро тот рабочий, у которого, как мы позже узнаем, хобби – бокс, предлагает перестать нянчиться с буржуями, просто захватить завод и работать, как самим захочется. Потом на завод приезжает похожий на разжиревшего Карла Маркса режиссер-документалист и начинает всячески подбадривать смелых пролетариев. Заканчивается фильм тем, что на завод звонят из Аргентины, где есть другой такой же самоуправляющийся рабочими завод, и закупает у португальцев лифтов на баснословную сумму. Все танцуют и поют (буквально).

 

Люди, которые не смотрят ничего за пределами коммерческого мейнстрима, любят от таких сюжетов закатывать глаза, вываливать язык и всячески показывать ощущение мертвенной скуки. На самом деле как раз вот этот вот фильм из пересказа смотреть  – одно удовольствие. В ролях рабочих сняты реальные рабочие с потрясающе интересными корявыми рожами и у каждого особенным дураковатым поведением. Все сцены, где они от безделья играют в футбол пачкой сигарет, или в шашки крышечками колы, или режутся в сику картами с голыми женщинами, можно смотреть по кругу часами. Пинью при этом ни секунды не пытается делать комедию, и поэтому это не выглядит наигранным, а связка эпизодов, когда батя молодого рабочего ведет его откапывать в лесу пулеметы для революции, а потом они идут домой в теплом тумане, и им навстречу выходят нагловатые страусы, так свежа и странна, что уже за нее одну все фильму прощаешь.

 

 

Люди, которые не смотрят ничего за пределами коммерческого мейнстрима, любят от таких сюжетов закатывать глаза, вываливать язык и всячески показывать ощущение мертвенной скуки

 

 

Все вот это увидеть и оценить проще простого, к тому же программный директор Сукманов перед фильмом выступал с небольшим стендапом, где все проспойлерил и заранее объяснил. Проблема только в том, что «Ничья фабрика» – не совсем тот фильм, что встает перед глазами по описанию. Пинью, очевидно, не снимал неореалистическую фантасмагорию про рабочих и их триумф. Правдоподобные рабочие, из-за плеча которых мы видим все происходящее, совершенно не понимают, что происходит, и никакой фабрикой руководить не могут и не пытаются (звонок из Аргентины они принимают, без толку шатаясь по директорскому кабинету, где умеют пользоваться только аквариумом с рыбками). Никаких инженеров в кадре нет – все герои сами по себе могут ну деталь обточить и потом бутерброд в обеденный перерыв съесть. Фильм заканчивается посвящением реально самоуправлявшейся 40 лет рабочими лифтовой фабрике, но как те люди, которых мы видим, смогли договориться хотя бы о размере зарплаты (в фильме есть и про это почти боевой эпизод) – совершенно непонятно.

 

Еще весь фильм бородатый режиссер читает за кадром свои социалистические рассуждения, а посередине есть сцена, где какие-то очкарики за ужином натурально минут десять кричат друг на друга про добавочную стоимость и закабаление орудиями производства. Если вы не тренировались читать леволиберальную публицистику годами перед фильмом, то с тем же успехом можно было это смотреть просто без субтитров. Вероятно, предполагается, что зритель фильма – французский студент-гуманитарий, для которого такие разговоры – это форма small talk. В кинотеатре «Центральный», где даже на таком сеансе все равно от кого-то в вашем ряду будет разить пивом, эффект получается, кажется, не совсем запланированный.

 

Наползание друг на друга чисто интеллектуальных коммунистических построений бородатых очкариков и простого как мычания быта рабочего люда, кажется, и является содержанием фильма. Имеет ли в виду Пинью, что очкарики ничего не понимают в жизни? Вряд ли – меньше его рабочих понимать сложно. Имеет ли он в виду, что пока рабочие думают только, как покушать да полежать с женой под одеялом, их жизни со всеми забастовками и профсоюзами за них расписывают университетские бородачи (в забавном мета-эпизоде режиссер-социалист просит рабочих в пикете перестать болтать, кто как отдохнул, и начать наконец порицать капитализм)? Немножко, но в финале рабочий, которого мы видели чаще других, ставит бородача на место, выдвигая ему в противовес собственную, довольно оригинальную классовую теорию. Приятно ли чувствовать после трехчасового фильма, что ничего не понял? Ну, во всяком случае, пишут, что ничего более дикого и отвязного в программе не будет. Можно считать, что вы только что приняли вакцину от скуки и на любой (абсолютно любой, поглядите, сколько их еще в программе) другой фильм можете идти, ничего не боясь. 

 

Антон Серенков

 

 

 

 

 

 

 Принц и Диббук

Эльвира Невера, Петр Росоловски

 

 

Лучшая стратегия отношений с фестивалем «Листопад» – сразу вычеркивать из планов всё, что и так покажут чуть позже, если не в кинотеатрах, так в интернете. Тогда время и эмоции можно выгодно потратить на фильмы, которые, скорее всего, вы больше не сможете увидеть нигде и никогда. Разве что с их создателями подружитесь и будете к ним в гости напрашиваться кино посмотреть.

 

В большей степени, конечно, это касается документальных фильмов. Например, вместо того, чтобы субботу вечером в переполненном зале смотреть «Аритмию», можно было посетить показ польского фильма «Принц и Диббук», у которого и пяти оценок на IMDB нет, что уж про «Кинопоиск» говорить. Тем более, предыдущие три раза награду за лучший документальный фильм «Листопада» брали именно поляки. Вдруг и в четвёртый возьмут.

 

Слово «диббук» в названии фильма может сказать хоть что-то людям, которые помнят начало «Серьезного человека» братьев Коэнов, или, например, смотрели в 2015 году на том же « Листопаде» фильм Мартина Вроны «Демон». Если вкратце, то это и есть демон или злой дух, но конкретно из еврейской культуры и со своей спецификой. А вот что за непонятный непосвященной аудитории «принц» и как он связан с диббуком, нам на протяжении фильма и рассказывают.

 

Начался сеанс немного позже запланированного, но, во-первых, всем известно, что всё, что меньше пятнадцати минут – не опоздание. Во-вторых, давно пора привыкнуть. В-третьих, больше времени было на то, чтобы ловить флешбеки из-за непонятно откуда взявшегося запаха, который преследовал бесплатные показы в кинотеатре «Победа». Запаха старости, безмятежности и неочевидных планов на вечер выходного дня.

 

 

Время и эмоции нужно выгодно потратить на фильмы, которые, скорее всего, вы больше не сможете увидеть нигде и никогда

 

 

Родившись в начале 19 века в тогда ещё польском городе Ковно в семье ортодоксальных иудеев, Моше Вокс, главный герой фильма, вряд ли мог ожидать, что через 60 лет его пышно и по-королевски похоронят в Риме под именем Михала Вашиньского. А его взяли и похоронили. Получился бы отличный байопик с внезапной концовкой, не уступающей концовке польского фильма «Последняя семья», который где-то на теперешнем Листопаде показывают.

 

Началось всё с того, что крайне талантливому и стильному человеку с невероятно живым воображением, Моше Воксу в 18 лет пришлось сменить религию и имя. Иначе даже если бы он и выжил, то высот таких добился бы вряд ли. Семья после этого сразу же его отвергла, а вот сам Михал, судя по всему, так и не смог до конца распрощаться со своей идентичностью. За период между мировыми войнами Михал снял чуть ли не треть всех тогдашних польских фильмов, аж 37! Такому темпу даже Вуди Аллен позавидовал бы. Но первым серьёзным фильмом Михала стала экранизация пьесы 1914 года. Вот как раз этот «Диббук». Причём этот фильм посмотрел даже Геббельс и потом писал про него гадости у себя в дневнике. Ну а что ещё мог писать про него Геббельс, если этот фильм сейчас вполне себе памятник восточноевропейской еврейской культуры.

 

После «Диббука» Вашиньски на людях старался не вспоминать о своём прошлом, выдумывая стильные небылицы, но оно преследовало Михала до самой смерти. Примерно об этом и фильм. То есть у человека всё прекрасно, он после войны обосновался в Италии, официально может звать себя принцем из-за выгодного брака с богатой вдовой, дружит с Орсоном Уэллсом и Софи Лорен, продюсирует фильмы с огромными декорациями за 28 миллионов долларов, но прошлое его не отпускает никак, вселилось в него диббуком и гложет. Почти как в «Гражданине Кейне» того же Орсона Уэллса. Да и настоящее, учитывая, что Михал Вашиньски был более-менее открытым гомосексуалом, тоже ему не помогало.

 

Жаль, конечно, что этот фильм не увидела женщина, которая в начале сеанса поняла, что пришла не в тот зал, и запаниковала. Надеюсь, она провела время как минимум не хуже, чем могла бы, если бы осталась.

 

 

Валера Цыбульский