В феврале-марте редакция Как тут жить проводила конкурс на лучшее эссе про молодость. Нам пришло почти пять десятков текстов. Все – чудесные, некоторые прямо очень хорошие. Но одно было лучше всех.
Всем привет, я Алина, мне 21 год.
До 16 лет я жила в Костюковичах, это такой маленький город в Могилёвской области с большим цементным заводом, на котором работает бóльшая часть жителей города. В 7 лет мама отправила меня в санаторий в Бобруйске, который был для меня сущим мучением. Воспитатели заставляли нас подмываться один раз в два дня, ставили нас в рядок, а потом каждая девочка должна была стать в душевой поддон, на неё ненадолго направлялась струя воды, она делала свои дела, вытиралась, уходила, а на её место становилась следующая девочка, вот и получался такой конвейер из маленьких полуголых семилетних девочек. Жуть.
Лет в 13 я случайно нашла в домашней библиотеке эротические романы с описаниями типа «он вставил своё могучее древко в её раскалённую пещеру», зачитывалась ими взахлёб, а как-то раз мама попросила меня попылесосить в доме, отвлекла от деталей, я разозлилась, в сердцах крикнула, что это эксплуатация детского труда и что я хочу уехать из этой дыры. До сих пор считаю, что я оказалась в Минске именно из-за эротических романов и маминых бесконечных заданий по уборке.
В 15 лет я впервые напилась в общественном парке по случаю празднования дня рождения подружки. Помню, как я и подружка подружки сидели под кустом и писали, она мне рассказывала про какого-то парня, которого она любит, а я не могла сосредоточиться на её рассказе, потому что смотрела, как наши ручейки разбивали цепочку муравьёв, и думала, что мы в этой жизни точно такие же муравьи: копошимся и вертимся, жизнь нам подсовывает какие-то препятствия, а мы всё равно суетимся, только вот для чего? Я напилась тогда настолько сильно, что девочки тащили меня до дома, а на пороге меня вырвало под ноги маме, и я ползла до туалета. Мама потом запретила мне общаться с этой подружкой, отобрала телефон на месяц и отключила интернет.
Работать с записью в трудовой книжке я начала тем же летом в колхозе, где я была разнорабочей. В мои обязанности входило мытьё молокотруб (мухи постоянно на них садились и гадили), подметание навоза и уборка складских помещений. А ещё я видела, как рожает корова. Не скажу, что это было что-то из ряда вон выходящее (за четыре с половиной года жизни в Минске мне постоянно кто-то хочет показать член на улице), но до сих пор иногда думаю об этих звуках и хрупком телёнке, который упал в жидкий коровий навоз в первый час своей жизни.
мы в этой жизни точно такие же муравьи: копошимся и вертимся, жизнь нам подсовывает какие-то препятствия, а мы всё равно суетимся, только вот для чего?
11 класс прошёл как в тумане: я усиленно готовилась к поступлению и надеялась пройти на бюджет. На бюджет поступить не удалось, но поступить в Минск получилось. За собой я потянула своего бывшего парня, заставила его тоже поступить сюда. Его, кстати, потом всё равно отчислили. Я стала студенткой БГЭУ, заселилась в общагу на 2-ом Велосипедном переулке, но очень скучала по привычной домашней обстановке, потому что чувствовала, будто большой город меня не принимал.
Первый курс прошёл очень тяжело: я постоянно училась и не пропускала лекций, потому что не могла себе позволить тратить деньги родителей впустую. Минск казался очень широким и неуютным. Мне было страшно куда-то выходить, поэтому я почти постоянно была либо в универе на факультативах, либо сидела в общаге и училась.
Был какой-то городской праздник, мы с подружками из общаги решили выехать в город, я надела своё лучшее платье, накрасила губы, обула выпускные туфли и сделала красную прядь мелком для волос. Оказалось, что для Минска это был настолько излишне, что весь вечер я чувствовала себя неловко и некомфортно, будто я – тот самый родственник из глубинки, который впервые приехал в Минск и заводит смолток со всеми жителями столицы, попутно рассказывая о жизни в Смолевичах. Сейчас я знаю, что напрасно переживала и чувствовала себя неуютно, но тогда это реально было проблемой. Я, кстати, частично оправдывала своё постоянное сидение в общаге тем, что до центра города было очень долго добираться (три остановки на наземном транспорте от общаги), и это время я могла бы потратить на учёбу.
К началу второго курса меня перевели на бюджет, и жизнь наладилась. Я, конечно, всё ещё преимущественно сидела в общаге, но уже чувствовала себя гораздо свободнее. Отношения с парнем ухудшились, и в конце концов мы решили расстаться. Минск стал как-то роднее: я начала более-менее ориентироваться в городе, следила за местными модняшками в инстаграме, но зимой всё ещё ходила в огромном розовом пуховике на синтепоне, который мама купила мне в Кричеве. Этот розовый пуховик не даёт мне покоя до сих пор, его даже моя сестра отказалась носить.
Той зимой мне впервые показал член незнакомый человек. Я шла в универ из общаги, было холодно, снег шёл хлопьями. На лестнице спиной ко мне стоял мужчина. Когда я с ним поравнялась, он резко повернулся ко мне, и я поняла, что он мастурбирует. Удивительно, как человеческий организм справляется с неожиданными стрессовыми ситуациями: с моим ужасно плохим зрением (я даже ШБ вижу расплывчато) я увидела всё в деталях. С непроницаемым лицом я прошла мимо, позвонила подружке и неожиданно расплакалась. Она сказала звонить в милицию, но я смалодушничала, потому что думала: «Ну он же меня не изнасиловал, значит, ничего страшного». Я могла бы закончить этот эпизод тем, что теперь знаю, как себя вести в таких ситуациях, но вот буквально в декабре ко мне подсел дедулька в автобусе, а вместо ширинки у него член. Я мгновенно отсела, и, пока раздумывала, как сказать это водителю, дедулька вышел на Белмедпрепаратах, а я до сих пор корю себя: а если бы вместо меня, тамбовского волка, сидела семилетняя девочка?!
я – тот самый родственник из глубинки, который впервые приехал в Минск и заводит смолток со всеми жителями столицы, попутно рассказывая о жизни в Смолевичах
Лето между вторым и третьим курсом запомнилось поездкой в Затоку на 5 дней с той подружкой, с которой мне запретила общаться мама. Даже если вы родились с серебряной ложкой во рту, но у вас не было лета в Затоке, то вы проиграли эту жизнь. За пять дней я так ничего и не ела, потому что мне было постоянно плохо, а один раз меня вырвало на пляже. Это был своеобразный тест на выживание, но у меня до сих иногда случаются флешбэки и ни с того ни с сего появляется этот вкус палёной украинской водки из супермаркета за 30 гривен.
Третий курс послужил началом всему: это и первый поход в «Центральный» не за лепёшкой с сыром, а стопкой водки, и получение президентской стипендии, и волонтёрство на «Теарте, «Листопаде» и WatchDocs.
Потом я выиграла грант по Эразмусу на семестр учёбы в Испании. Впервые в жизни у меня появились деньги на себя (и на уже нового парня, я ему, блин, купила айфон). Помню, как нас с подругой позвала на предринк норвежка, мы намешали алкоголя, напились, загадили рвотой ей раковину и унитаз и позорно скрылись. Подругу, кстати, после этого итальянец на свидание позвал, а меня нет. Я поняла, что мне не нравится тусоваться, пить и разговаривать с людьми, но делала все эти штуки, потому что ощущала невидимое давление социума и думала, что я должна влиться в коллектив. В Испании я начала серьёзно загоняться по поводу распределения, но мысли, что я такая умница, много всего сделала, чуть-чуть успокаивали: ну не могли же меня отправить в Оршу на льнокомбинат!
После Испании жизнь в Беларуси казалась будто на тон серее, но не из-за того, что это дождливая Беларусь, а там была солнечная Испания. Вот честно говорю: только мы пересекли белорусскую границу, а водитель маршрутки сказал «поздравляю, вы в центре Европы», на меня будто навалился груз каких-то непонятных проблем и дел, от которых я отвыкла за полгода.
Весь сентябрь четвёртого курса я провела за экзаменами и зачётами, но в ноябре опять пошла на «Листопад». Там я познакомилась с Ренатой, гостьей фестиваля, и за четыре дня мы подружились. В последнюю ночь в Минске она спонтанно предложила мне приехать к ней в Рим летом, я согласилась, мы обменялись буквально пятью мейлами за полгода, а первого июня она уже встречала меня в аэропорту. В Италии я провела почти три месяца. Рената и её семья так на меня повлияли, что я и теперь каждый день о ней думаю, составляю письма в голове, иногда пишу их на бумаге, но никогда не отправляю, потому что мне неловко, кажется, что они очень интимные, и если она их прочитает, то её вот этот мой наплыв испугает и оттолкнёт. Это моя главная проблема в романтических отношениях: я всегда думаю, что меня слишком много, поэтому я часто кажусь холодной и незаинтересованной, или как будто мне абсолютно всё равно.
мысли, что я такая умница, много всего сделала, чуть-чуть успокаивали: ну не могли же меня отправить в Оршу на льнокомбинат?
.jpg)
Был ещё случай на четвёртом курсе, когда на концерте «4 Позиций Бруно» я встретила свой бывший краш, мы пошли в бар, много пили, потом он начал засыпать, я его отправила домой, а сама решила остаться там до утра, потому что в общагу бы меня уже не пустили, да и денег на такси не было. Как только мой краш ушёл, ко мне сразу же начали приставать какие-то парни, против воли заказали мне два шота водки и предлагали потрогать член за пиво. Член я не потрогала, шоты выпила, а в 6:20 (такие детали всегда запоминаются) вышла из бара.
Я не помню, как я дошла до метро, но помню, как вместо Партизанской я оказалась на Могилёвской, потом на Каменной горке, наблевала в рукав пальто и к 9 утра всё-таки пришла домой. После обеда у меня было запланировано тиндеровское свидание, я поспала пару часов, более-менее умылась, надела осеннее пальто зимой и поехала на место встречи. Парень сразу сказал, что от меня воняет, но мы хорошо погуляли, поговорили о жизни и больше никогда не виделись.
После римских каникул я начала искать работу в сентябре, потому что гарантийное письмо в университет, по слухам, нужно было принести до 1 ноября. Университет предлагал льнокомбинат в Орше (там две тюрьмы и ни одного театра!) или убыточный завод Камволь в Минске. Уезжать из Минска мне не хотелось, а про Камволь я слышала только отрицательные отзывы. В попытках найти работу самой я столкнулась с ужасной реальностью: все компании, в которых я хотела работать, требовали прохождения трёхмесячной стажировки, то есть до 1 ноября я бы не успела принести гарантийное письмо и куковала бы в Орше два года.
На связь со мной вышел завод в Минске, я ради прикола сходила на собеседование, потом на второе, они мне сделали оффер, и я согласилась. Теперь я работаю инженером материально-технического снабжения (по специальности я специалист по межкультурным коммуникациям (внешнеэкономическая деятельность) и переводчик-референт). Мне казалось, что это потрясающая авантюра: мне 21 год, я закончила университет с отличием, говорю на нескольких языках, а работаю там, где я и моя специальность меньше всего нужны – на заводе. С первого дня работы завела канал в телеграме, чтобы разрушать (?) стереотипы о государственных предприятиях, рассказывать о своей жизни и писать ржомбы. На данный момент мой канал – это единственная ниточка, которая мне не даёт впасть в полное уныние.
я такая хикка на работе, что в автобусе могу 15 минут смотреть на торчающую нитку из пуховика бабки, лишь бы не встречаться с коллегами по отделу взглядом.
Я самая младшая в преимущественно мужском коллективе, поэтому часто мне нечем поделиться с коллегами. Они могут, например, говорить про разнообразие цветов осенью и красивые пейзажи, а мне хочется обсуждать трапов, сатисфайеры и смазки на водной основе. Как только отбиваюсь на проходной в 07:30, сразу попадаю в свой родной город, от которого всегда хотелось сбежать. Завод – это маленькие неуютные Костюковичи, где все друг друга знают и обсуждают за спиной. Меня часто называют «алиночкой игоревной», «худышкой-ветерочком» и «девочкой, которая знает много языков». Я научилась никак на это не реагировать.
На заводе случается очень много смешных и грустных ситуаций, от которых я потом дома плачу, потому что я стараюсь не молчать, если меня что-то лично задевает (например, тема изнасилований, слатшейминга и виктимблейминга), а аргументированно им пояснять, почему это не ок.
Как-то спорили с коллегами о том, почему женщины заявляют об изнасилованиях спустя долгое время после того, как произошло насилие. Я им спокойно рассказываю о том, что наша культура называется «сама виновата», потом делюсь личным случаем из Затоки, когда ко мне с подружкой начал приставать таксист в 4 утра, она в машине незаметно сняла босоножку на каблуке, а я зажимала ключи на случай, если придётся защищаться. Должного эффекта эта история не вызвала, их единственный вопрос был: «А что ты делала в 4 утра в Затоке?»
В кабинете у нас висит настенный календарь с полуобнажёнными девушками. Календарь бесполезный: дней не видно, недели не расписаны, но, наверное, это не главное в таких календарях. Мы несколько раз спорили о том, что этот календарь нужно снять, потому что лично мне неприятно на него смотреть, но все споры заканчивались одним и тем же: геями и парадами на 9 мая. А ещё я такая хикка на работе, что в автобусе могу 15 минут смотреть на торчающую нитку из пуховика бабки, лишь бы не встречаться с коллегами по отделу взглядом.
На самом деле, коллеги по бюро у меня мировые. Меня часто задевают их слова, но, мне кажется, что мы друг у друга учимся. Я – терпению, а они – альтернативному мнению. Начальник моего бюро, например, может позвонить мне после рабочего дня (я всегда очень волнуюсь, прежде чем поднять трубку), сказать, что в «Гиппо» акция «два по цене одного» и заботливо напомнить, что пришла получка. Это очень мило и по-человечески. Я, в свою очередь, рассказываю ему про фудшеринг и зиро вейст, но, мне кажется, что он всё-таки кладёт творог и глазированные сырки в целлофановые пакеты.
В последнее время часто стали говорить на работе про секс, но я пока единственная, кто называет секс сЭксом и может произнести словосочетание «оральный секс» громко и не проглатывая гласные. Остальные стесняются. Недавно рассказывала, что люди моего поколения всё меньше занимаются сексом, а мне говорят: «Ну вы даёте: не знаете как – зайдите в интернет, там всё написано».
На меня настолько давит заводская обстановка, что я часто прихожу домой после работы, ложусь на кровать в верхней одежде и просто смотрю на стену минут 15. Меня чуть отпускает, я встаю, иду на кухню готовить ссобойку на завтра, чтобы и завтра повторить этот ритуал. В феврале мне нужно было решать вопрос с жильём, потому что из общаги универа меня выселяли, а с заводской общагой дела не шли. Там, кстати, душ (один совмещённый для всех девяти этажей) не работает по вторникам, потому что вторник – санитарный день. Я очень долго ходила к человеку на заводе, который даёт места в общежитии, но, наверное, у нас возникла обоюдная антипатия, и сейчас я снимаю комнату на Малиновке.
Во время работы я думаю о работе, после работы я думаю о том, что завтра на работу, на выходных я думаю о том, что скоро на работу. Не знаю, выдержу ли я эти два года, потому что сама себя ежедневно ем этими мыслями. Я постоянно чувствую себя тревожно и неспокойно, но не так, как будто сегодня что-то произойдет: скорее, я настроила себя на то, что что-то обязательно произойдет, в то время как никогда ничего не происходит.
В последнее время часто стали говорить на работе про секс, но я пока единственная, кто называет секс сЭксом
Может быть, за эти два года я стану конформисткой, встречу хорошего человека на заводе, выйду замуж, нам дадут комнату в общежитии как молодой семье, мы родим детей (но не сразу), возьмём квартирку на Серебрянке в кредит и будем ездить в Одессу на две недели летом. Сейчас жить для себя не хочу, долгосрочных планов не строю, рожать не собираюсь. От жизни мне бы хотелось, чтобы в Беларуси отменили систему распределения, 84-й автобус перестал пахнуть перегаром, а в минских кинотеатрах за доступную цену показывали фильмы на языке оригинала с русскими субтитрами.
Фото: личные фото героини
