Журналист «Как тут жить» поговорил с фотографами, исследующими Минск, о жизни спальных районов, отчуждении на пляжах и в зонах отдыха, многослойности центра и архитектуре эпохи Лукашенко.
Павел Осипов
37 лет | Портфолио
Был период, когда я плотно занимался фотографией красивой, коммерческой. Это были и свадьбы, и заказные съемки. Мне нужно было сделать какую-то заказную красивую сказку. И это был такой стартовый момент, когда ты что-то уже отрабатываешь, вот эту красивую фотографию, и начинаешь подходить к чему-то более глубокому. И формой для более глубокой фотографии мне показался пейзаж. Но пейзаж не в классическом ключе, как мы привыкли понимать – поле там, закат, солнце, а пейзаж как новая форма, которая связана с какой-то проблематикой. Мне не хотелось снимать какую-то жесть или экологию. Мне захотелось снять социальный пейзаж: как человек влияет на ландшафт, как он его изменяет и где граница природного и социального. Так появился проект «Социальный ландшафт».
То есть ты живешь вот в этих четырех стенах все время, это не буквально, но ты за них никуда не выходишь. Ну, так получается. И, даже если ты переезжаешь в другой район, получается, ты опять попадаешь в такую же систему. Меняются персонажи, меняется реальный ландшафт, был, допустим, Фрунзенский район, стал Ленинский, но на самом деле принципиально ничего не изменилось. Возможно, принципиально меняется, когда ты переселяешься в «Парус», к примеру, или «Каскад» какой-нибудь. Но, мне кажется, там те же проблемы.
Раньше у районов были границы, ты четко понимал, где заканчивается Запад и где начинается Сухарево. Сейчас это сложно: ты можешь пойти из Малиновки пешком и дойти до Жданович и не поймешь, где граница, настолько все застроено и перетекает одно в другое, особенно если речь идет о новостройках. Это просто дух времени такой – город должен расти.
Я на самом деле не очень люблю Минск. Для меня Минск существует в памяти, у него есть какая-то своя форма и структура. Тот город, в котором я вырос. А город, который я вижу сейчас, те дома, которые строятся, я даже не узнаю иногда. Выезжаю на проспект Дзержинского или там к администрации какого-то района, ну, Розочки Люксембург, и вижу там отели какие-то. И я вообще даже теряюсь – что это такое? У меня когда-то тоже был такой проект, назывался «Минск Московский», где я просто выделял типичные признаки чужого города, совершенно чужую культуру. То есть вещи, которые никогда даже не вписывались в понятия Минска. У нас есть типичные дома, типичная архитектура – ну, делаем, как умеем. А есть вещи типа «Паруса», к примеру, типа пекинских кварталов. Это для меня совершенно чужая культура. И я ее просто замазываю у себя в голове.
Я начала заниматься фотографией, наверное, как и многие другие. Просто я была молода и немного глупа и подумала, что это весело и, возможно, даже прибыльно. И это давало мне какую-то свободу, я могла попадать в закрытые места, куда просто так не попасть. Я начинала журналистом без всякого образования, как самоучка. Потом снимала все подряд для издательства «Белорусская энциклопедия», а потом были курсы при Академии искусств.
«Зеленый диаметр» – очень длинный проект, который мутировал в процессе своего создания. Вначале это был проект про пространство отдыха, про пляжи. Я находила места в Минске, которые не то чтобы не попадали в сферу моего внимания, – я раньше в них вообще не была. Сначала я объехала все парки вдоль Свислочи и водохранилища под Минском, мне было просто интересно глядеть, находиться в этих местах. Возможно, потому, что всю жизнь я проводила лето за городом, почти в лесу, на даче с озером. Так я обнаружила канал Слепянской водной системы, который проходит через весь город от Цнянского до Чижовского водохранилища. Этот канал – огромная и уникальная архитектурно-ландшафтная штука, которую мы мало замечаем. Это искусственная река с каскадами, водопадами, с системой парков, которая идет через весь город, я такого нигде не видела.
Это Минск моего детства с большой серой квадратной плиткой в парке и стандартными панельками
В 70-х город быстро рос в сторону Зеленого Луга, Уручья, Ангарской, там начали строить крупные заводы. И подумали, что в тех заводских районах людям-то отдыхать негде, это плохо. И, поскольку тогда план Минска составляли очень аккуратно, придумали построить эту искусственную реку. Это был Советский Союз, те районы строились для передовых людей. А сегодня канал идет по Заводскому району, Зеленому Лугу, Тракторному заводу – сейчас эти районы считаются уже старыми, сомнительными и немодными. Все эти парки сейчас в том же состоянии, в каком были построены еще в 70-80-х. Меня привлекает, что там все осталось прежним, то есть это некоторый эффект возврата во времени. Это Минск моего детства с большой серой квадратной плиткой в парке и стандартными панельками.
Вся эта система из бетона, воды и зелени сделана теоретически как место отдыха, встречи людей, но, мне кажется, сейчас это пространство побега. Люди приходят туда, чтобы передохнуть от работы, семьи или от самих себя. Сначала меня захватило само гидротехническое сооружение, а в процессе мне стало интересно наблюдать за взаимоотношениями человека с природой. Естественно, это поверхностно, потому что в конечном итоге интереснее всего наблюдать за взаимоотношениями человека друг с другом и с самим собой.
Я до сих пор реально до конца не понимаю, зачем все эти люди там отдыхают и почему они отдыхают именно так. Например, на канале нельзя купаться, а люди купаются. Если им хочется купаться, почему они не могут проехать немного на автобусе или электричке и попасть, к примеру, на Птичь? Или, если они там отдыхают, то почему они почти не общаются между собой. То есть у меня пока что есть ощущение, что на канале не случается того, что там должно случаться по глобальному замыслу архитекторов. Но, может быть, это типично вообще для всего Минска, потому что Минск – это характерный представитель города без центра, с внешним отсутствием уличной жизни какой-то. Я не хочу сказать, что это плохо, это просто есть.
В Минске – как в любом большом городе. С одной стороны, вроде все есть под рукой, с другой стороны, ты никому не нужен
Как живется в Минске? Мне кажется, что человек такое животное, что, где бы он ни жил, ему все равно вот что-то не будет нравиться. Мне вот хочется, чтобы минчане были добрее и улыбчивее, я, по крайней мере, стараюсь. Потому что, приезжая откуда-то, пугаешь людей на кассе в магазине, когда здороваешься. Они пугаются, а мне здороваться кажется нормальным.
В Минске – как в любом большом городе. С одной стороны, вроде все есть под рукой, с другой стороны, ты никому не нужен. В целом это довольно отстраненный город, холодноватый, что ли. С другой стороны, это его особенности, и за них мы Минск и любим.
Темой Минска я стал заниматься, потому что работаю в газете, снимаю новости. И давно идея была, что нужно снять историю про Минск, где главный герой истории – город и его жители. А для этого самый лучший подход – уличная фотография, такой стрит, который мне понравился. В прошлом году, когда начался Чемпионат мира, я немножко так улицы снимал, смотрел. А с этой весны я системно, сознательно пошел на улицу. Ну, и так родилось двойное название «Минск/Менск».
Минск – это не совсем деревня. Просто это город, который заселен негородскими жителями. Они не чувствуют вообще никакой привязки к городу как к месту, которое как-то определяет их сознание. Белорусский городской житель – это только еврей. Вся белорусская городская культура развивалась благодаря евреям. Тут много исторических причин, много исключений, конечно. Поэтому сейчас же нет понятия «коренной минчанин», это город без корней.
Минскую искусственность я не очень люблю снимать. Поэтому я не снимаю молодых хипстеров на Зыбицкой или Октябрьской
Меня интересует именно центр, потому что здесь концентрация всего – Троицкое, Немига, советский проспект Независимости, улица Карла Маркса, переделанная непонятно во что, хотя это одна из самых важных улиц вообще для Минска, которая, наверное, даже за сто лет не изменила своей направленности. Она сохранила свою суть – это торговля, улица предприимчивых людей, бизнесменов, менеджеров. Такая преемственность с Менском именно в этой улице существует.
Мне важно снимать просто какую-то городскую повседневность. Именно будничность Минска, какие-то его темпы, его дух. А это достаточно просто – много ходишь, много видишь, и постепенно все выстраивается в рассказ. А минскую искусственность я не очень люблю снимать. Поэтому я не снимаю молодых хипстеров на Зыбицкой и Октябрьской, хотя это тоже важные черты Минска. Это будет играть свою роль, но оно еще формируется, еще рано об этом говорить. Хотя в развитии города важна такая улица, как Зыбицкая, и у нее будет свой колорит. А пока это очень ненастоящая улица, хотя и построена красиво, и название у нее историческое.
.jpg)
.jpg)
Больше всего я хожу по первому кольцу – начиная от парка Челюскинцев и заканчивая где-то вокзалом. Еще Октябрьская и, не знаю, проспект Победителей. То есть мне интересен самый центр, там выполняются самые важные административные функции города, экономические и социально-политические. Там Менск и Минск, старое и новое, деревня и город, имперское, советское и современное. Это прямо весь пирог города. А проспект Победителей – это, можно сказать, классический образ Минска эпохи Лукашенко. По нему вообще можно будет изучать наше время.
Минск очень легко снимать: выходишь на проспект – и тебе архитектура задает вообще угол горизонта, куда направить камеру, как снять, в инстаграме такого очень много
Минск – это советский, русифицированный. А Менск – это такой классический белорусский город, в котором живет местный житель, это что-то свое. И это образ утопичный такой немножко. Моя бабушка до сих пор называет Минск Менском, хотя официальным такое название было небольшой промежуток времени. Минск очень легко снимать: выходишь на проспект – и тебе архитектура задает вообще угол горизонта, куда направить камеру, как снять, в инстаграме такого очень много. А я намеренно этого не делаю и не включаю в кадр ту структуру, которую задал архитектор, как надо смотреть. Специально ломаю и кадр, и построение кадра, хотя они все такие графичные, такие правильные. И это на самом деле проблема сталинской архитектуры в Минске, что он очень какой-то прямой, под углами и все задает: как двигаться, как переходить улицу, как идти с одной стороны проспекта. А Менск – случайный, разговорный, белорусский такой, где-то по-своему местечковый, но его грязь, деревянные заборы, обшарпанные дома – это и есть колорит того города.
Находиться в Минске мне нормально. Как и в любом городе, который отвечает современным понятиям города. Я себя веду здесь так, как и в любом другом городе Европы и мира.
Я вот чувствую, что за мной пять уборщиц в оранжевых костюмах убирают соринки. Вот эта стерильность, блин, минская достала
Хотя, когда иду по проспекту, я вот чувствую, что за мной пять уборщиц в оранжевых костюмах убирают соринки. Вот эта стерильность, блин, минская достала. Чистые улицы задрали. Уже хочется, блин, грязи, кучи флаеров, немножко другой активности жителей. А то, если убрать жителей, ты и не поймешь – этот город живой или мертвый. Вот если в один момент Минск нажать на паузу и удалить людей, то получится макет на архитектурном факультете в БНТУ. Ни одной соринки, блин, ни одного листочка бумаги, который летит из портфеля бизнесмена. Останутся декорации. Если Минск замрет на секунду, то все, что будет в воздухе – только провода.
