Создательница телеграм-канала «Заводская булочка» рассказывает, как всё провалилось.
Мне 21 год, я отрабатываю распределение на электротехническом заводе и веду телеграм-канал о заводских буднях. На заводе я работаю с 1 октября 2019 года, но отсчёт распределения начался только 21 марта 2020 года. Я тогда, кстати, завела календарь, хотя вот во всяких блогах «как справиться с распределением» от этого отговаривали. Дней ещё осталось ого-го, но мне нравится любовно поглаживать пальцами зачеркнутые дни и мысленно быть в марте 2022 года.
Я работаю инженером материально-технического снабжения. Наш отдел занимается обеспечением всего завода нужными ему материалами: металлом, проводами, бытовой химией и вспомогательными материалами вроде перчаток, масок, спецодеждой. Начальник отдела направил меня в бюро металлов, которое состоит из мужчин и одной женщины.
На заводе меня удручает абсолютно всё. Дырка в полу вместо унитаза, из которой постоянно вьются какие-то мошки. Отвалившийся кусок стены в коридоре. Информационный стенд с плакатами о коронавирусе, которые закрывают более важную для всех заводчан информацию, – график выплаты зарплат. Мой кнопочный пластмассовый телефон, который выглядит современно, но там закончились батарейки, и поэтому он часто звонит не туда, куда я набираю.
Женщина, вызвавшая одобрительные возгласы мужского представительства бюро металлов.
Фотографируюсь в кабинете начальника.
Всем воришкам заводских цветов посвящается.
Предохраняемся.
Сижу за компьютером начальника бюро, готовлюсь к тендеру, переживаю, делаю вид, что не фоткаюсь.
Единственная тема, которая может вовлечь меня в разговор с коллегами (у меня нет детей, мужа, огорода и дачи, кредита на квартиру и остеохондроза), – это политика и разговоры о сексе. Геннадий, протестный ветеран, рьяно высказывает свою гражданскую позицию и ненавидит Россию. Павел поддерживает Россию и восхищается Путиным. Елена выступает за мир во всём мире. Игорь одобряет курс власти по отношению к коронавирусу. Павел «загадочная улыбка» чувствует дискомфорт от мысли, что привычная стабильность может разрушиться. Николай многозначительно молчит. Артём отпускает язвительные комментарии, которые веселят наше небольшое бюро металлов и успокаивают Геннадия, когда тот начинает кричать и стучать по столу кулаками.
На мой отдел не было оказано никакого давления ни ставить подписи, ни голосовать досрочно. Помню только, как я поднималась на свой этаж, а какие-то две женщины с папками громко порицали людей, которые отказывались ставить подписи: «Я им говорю, что подписи они пускай сейчас ставят, а голосовать будут за кого угодно». К нам эти женщины так и не зашли.
Я убеждала коллег не голосовать досрочно, отказаться от поездок на дачу или приехать в Минск до закрытия избирательных участков. Приходилось выслушивать, что они не видят достойной альтернативы среди других кандидатов, поэтому и смысла голосовать нет. Меня это до слёз удручало, я спорила, пыталась что-то пафосно доказать, обвиняла их в инертности и равнодушии. На всё это я потратила много душевных сил, а один раз в силу своей вспыльчивости и детской нежности схватила свою ссобойку и убежала в слезах обедать в столовую. Я боялась, что мне будут говорить самодовольную чепуху вроде «мы же тебе говорили», но они молчали.
Интернет 10 августа был только у меня, поэтому 10 августа никто не работал, мы читали новости, обсуждали задержания, возмущались происходящим. Так продолжалось около 2 недель. Формально мы приходили на работу, но из-за происходящего в стране работать было невозможно, даже если было какое-то срочное поручение. Обычно все усердно и трудолюбово работают, отвлекаясь только на анекдоты нашего начальника бюро и обеденные ссобойки. Хорошо, если Павлы начнут спорить о Сирии и геополитическом положении России, потому что тогда присоединяется Геннадий, и перестают работать абсолютно все: крики слышны даже на коридоре. Потом телеграм установили даже самые отъявленные бабушки-пенсионерки моего отдела, а Павел «загадочная улыбка» до сих пор не отключил оповещения от телеграм-каналов. Новостей сейчас столько, что телефон Павла «загадочной улыбки» разрывается, но мы молчим и не жалуемся.
Во вторник 11 августа в 09:00 в скверике-курилке на территории завода собралось какое-то бюро из главного корпуса, около 50 человек. Я ещё не успела туда подойти, как они разошлись. Начали ходить слухи, что общее собрание пройдёт там же, но в 12:00. В 11:00 к скверику опять начали подходить люди. Я присоединилась к этой толпе. Люди ругались, поддерживали друг друга, рабочие громко матерились. Официального лидера в общем понимании не было, но был мужчина из конструкторского бюро, который минимально координировал диалог с генеральным директором и зачитывал требования бастующих: прекращение насилия и провокаций для оправдания действий силовиков, освобождение задержанных во время мирных акций. Этого мужчину все до сих воспринимают как лидера, ему доверяют и ждут от него решительных действий, перекладывают ответственность, в общем.
Подошёл какой-то начальник, начал грозить тем, что при смене власти рабочие потеряют свои места, его быстро освистали (начальник был не самый важный), и он позорно скрылся. Затем подошёл директор, которого я видела в первый раз за почти год работы на заводе. Мы высказали ему свои требования. Он пообещал их подписать и отправить в администрацию президента при условии, что мы разойдёмся работать. Директор советовал высказывать свою гражданскую позицию за проходной во внерабочее время, не создавать никаких проблем предприятию и не позорить завод. Он краснел, постоянно поправлял галстук и пытался быть решительным. В какой-то момент он начал говорить про зарплаты с намёком, что некоторые могут их лишиться, а также прокомментировал внешность одного парня, сказав, что на него страшно смотреть. Половина людей действительно разошлась, это ему дало уверенности. Директор использовал тактику «ребята, я такой же, как и вы!». Сам он стоял в начищенных туфлях, с иголочки отглаженном костюме на три моих зарплаты и с бог знает какой машиной. К нему подошёл работник цеха в аляповатой рубашке, которую минские модники носят на рейвы, а заводчане вытаскивают из коробки «всё по 50 копеек» на Ждановичах, пыльного цвета ботинках и чёрных брюках и сказал: «А давайте сравним».
Наша продукция хорошо интегрируется с окружающей средой.
Любуюсь заводами города Минска.
Молодежь балуется.
Привезли металл на завод.
Начальник принёс на 14 февраля и взял по 5 рублей только с мужчин.
Я спросила: «А что будет с моим трудоустройством на заводе, если меня задержат на 8 суток или лет?» Директор ласково улыбнулся (мне казалось, что он сейчас по-отечески начнёт хлопать меня по плечу) и сказал, что каждый случай задержания будет обсуждаться у него лично в кабинете, но до увольнения ему не хотелось бы доходить. Потом он увидел белый браслет у меня на руке и уже изменившимся голосом посоветовал его снять, чтобы не задержали.
В конце концов все разошлись, но договорились опять собраться в 14:00, чтобы посмотреть, подписал ли директор наши требования к действующей власти. В 14:00 стало известно, что к заводу подошли люди, чтобы поддержать нас. В 14:05 сказали, что к заводу подъехал автозак и разогнал людей, двоих задержали. Появился директор и сказал, что ничего подписывать он не будет. Бастующие недовольно разошлись, а я вообще не поняла, почему мы всё ещё не за проходной, чтобы поддержать людей, которых разогнали и задержали из-за нас. Перед концом рабочего дня начальник моего отдела попросил всех не задерживаться на работе. Когда в 16:12 я вышла за проходную, поняла, почему. За заводом стояло около шести бусиков без номеров с занавешенными шторами.
На следующее утро, 12 августа, всех бастовавших вызвал к себе начальник в кабинет.
Он сказал, что если мы продолжим бастовать, то будем лишены всех премий к 8 марта, Новому году и дню металлурга, а потом абсолютно неожиданно сказал, что гордится нами и будет прикрывать наши спины до последнего.
К сожалению, такие меры оказались действенными, и продолжили бастовать только я и коллега из бюро проводов.
Всю оставшуюся неделю я ходила без настроения, с недосыпом, жуткой усталостью и разочарованием. В четверг, 13 августа, ко мне в коридоре подошёл парень и шёпотом сказал, что видел меня, и предложил присоединиться к партизанскому движению. В этот же день мне на рабочий телефон позвонили заводские айтишники и попросили спуститься на первый этаж с телефоном. Оказалось, что ребята подписаны на мой канал, который я так тщательно прячу от всех причастных к заводу людей (появляется коллега-пенсионерка в телеграме – я её сразу же блочу в канале). До этого мы не были знакомы и даже не здоровались в коридоре, хотя они часто чинят компьютеры моих коллег и наш старенький принтер. Я их совсем не знаю, на самом деле, и они читают канал, поэтому мне немного неловко давать им поверхностное описание вроде «Стас носит вансы, а Максим обиделся на меня и отписался от канала, потому что я больше общалась со Стасом, у которого самая отличительная черта, я повторюсь, это вансы зимой и летом». Ребята добавили меня в общий партизанский чат в телеграме и сказали план действий на пятницу. До этого весь год я была в информационном вакууме: никого не знала, ни с кем не общалась, не шла на контакт, поэтому это всё для меня было очень приятно, мило и удивительно. Я опять обнадёжилась и с нетерпением ждала пятницы.
В пятницу 14 августа всё пошло бодрее: вышло около 200 человек, мы сделали два круга по заводу. Тогда ко мне подошёл незнакомый парень, который работает в том отсеке завода, о котором я до сих пор ничего не знаю, но окна которого выходят на женский туалет, а я там часто стою и навзрыд рыдаю, и сказал: «Булочка, я твой фанат».
Примерно в это время появились первые новости с Окрестина, поэтому люди были настроены более решительно, чем во вторник, но не так решительно, чтобы выйти за проходную. Для незаводских поясняю: в рабочее время выход за территорию завода даже на минуту расценивается как отсутствие на рабочем месте без уважительной причины. Раньше можно было заполнить электронную заявку, которая называется «разрешение на вход-выход», чтобы не было никаких проблем, однако в целях предотвращения нанесения ущерба имиджу предприятия заводчанам, которые хотят отлучиться с завода в рабочее время, нужно завизировать у начальника увольнительную записку, которую необходимо показать охраннику на проходной.
Во время очередного ни к чему не приводящего разговора с генеральным директором я спросила у него, что он думает об изнасилованиях на Окрестина. Он спросил в ответ, есть ли у меня муж, чтобы сопровождать по улице. Тут же пошутил, что если мужа нет, то он может меня провожать.
Во время этого мои коллеги сидели в кабинете, возмущались происходящим в стране, смотрели в окна на бастующих нас, но ни в коем случае не выходили сами. Помню, как в каком-то окне занавесили жалюзи, высунули руку с телефоном и сфотографировали толпу бастующих. Я тогда подумала, что этот эпизод хорошо всю Беларусь описывает: люди на улицах, которых прямо сейчас жестоко задерживают, и люди в трамваях, которые смотрят видео задержаний на телефоне без наушников.
К обеду люди разошлись по своим рабочим местам. Я до сих пор не знаю, работали ли они в тот день, но я вот занималась уже привычными мне делами: судорожно обновляла телеграм-каналы, просматривала международные издания и читала про авторитарные режимы в разных странах. К концу рабочего дня стало известно, что МТЗ вышел за проходную и движется к площади Независимости. Пару ребят из тайного заводского чата, к которому меня добавили айтишники, тоже присоединились к толпе. Мы все без зазрения совести кричали «ЭМ-ТЭ-ЗЭ», царила атмосфера праздника. Мне всю дорогу казалось, что мне опять шесть лет, мама мне сейчас на параде купит космические сопли и мороженое и мы будем тусоваться с её друзьями и их детьми в городском парке.
Это я вышла в пятницу гулять по каналу возле работы в очень хорошем настроении, но меня слепило солнце.
Сделала некрасивую вкусную ссобойку, календарь на фоне.
Мама опять купила пуховик в Кричеве, но для завода пойдет.
Фотография для тех, кто не верит.
В выходные стало известно, что Александр Лукашенко планирует посетить МЗКТ, а уже в понедельник 17 августа бастующие нашего завода тоже решили его посетить. Мы вышли за проходную, дошли до МТЗ, забрали МТЗ и все вместе пошли к МЗКТ. Тут у меня впервые проснулся заводской шовинизм: бастуем все вместе, а кричат только «ЭМ-ТЭ-ЗЭ» и «ЭМ-ЗЭ-КА-ТЭ». После МЗКТ мы двинулись к МАЗу, после МАЗа – к подшипниковому заводу, после подшипникового – к моторному, а после моторного мы решили идти к зданию Белтелерадиокомпании.
Солнце слепило глаза, все открытые части тела покрывались дорожной пылью, было очень жарко. Возле здания БТ всех заводчан встречали, как героев: нас угощали мороженым, сырками, пиццей, фруктами, вафлями, водой. В тот день мы прошли 22 километра и обгорели, но я, например, впервые с 9 августа плотно поела. А чего раньше не ела? У меня не было времени, потому что я ходила на все протесты, возвращалась домой в 3-4 часа окольными путями, а к 07:30 на завод, даже ссобойки не делала.
17 августа.
На заводе всем вышедшим за проходную написали заявления за свой счёт на этот день, и жизнь вернулась в привычное русло. В общем заводском чате на 257 человек без фотографий профиля и имени (всё правильно, конспирация! по слухам, в чате есть крысы, которые сдают директору всю информацию) каждый день кто-то спрашивает «а что, всё, нет больше ничего?», кто-нибудь вяло начнёт этого человека убеждать, что есть, просто она итальянская и все рабочие строго соблюдают свои должностные обязанности. (Поясняю для незаводских: это невозможно. На заводе что-нибудь да будет не в порядке: то каски нет, то станок неисправно работает, а дневную норму нужно выполнять). Человек успокоится, а на следующий день уже другой Viktor02357 задаст такой же вопрос, и всё по кругу.
Я поняла, что две недели достаточно, чтобы всё вернулось в старое русло: коллеги стали говорить, что перестали читать новости, потому что они устали разочаровываться и злиться.
Когда этот текст я уже дописала, 31 августа меня с завода уволили в порядке перевода к другому нанимателю без каких-либо проблем или сложностей со стороны администрации завода. Перераспределилась я в айти, не на завод. Наш заместитель генерального директора по идеологической работе говорил мне, что завод заинтересован в такой молодёжи, как я, а начальник моего отдела упрекал меня в том, что я подписываю контракт на год, а не до пенсии, потому что «один год – это очень мало». Как правило, генеральный директор лично разговаривает с людьми, чтобы узнать, почему они уходят. Со мной такого разговора не было. Я не отрицаю, что такое «лёгкое» увольнение связано с тем, что я высказывала свою гражданскую позицию на заводе, но мне это определенно сыграло на руку, поэтому претензий у меня нет.
Я очень счастлива, что уволилась и мне больше не нужно туда ходить, но одновременно с этим мне немного грустно, что я оставляю ребят в такой переломный момент. А ребятам, которые отрабатывают распределение и тоскуют, хочется сказать следующее: посмотрите на меня. Всё возможно. Это отсылка к обращению Зеленского к странам бывшего Союза, если что! Простите, умирала, очень хотела вставить!
Фото: личные фото героини
